Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Eugeniusz Jewtuszenko (Евгений Александрович Евтушенко, ur. 1934) –
- poeta rosyjski, jeden z najbardziej znanych i popularnych w czasach ZSRR. Debiutował
w 1952 roku tomem wierszy „Разведчики грядущего” (Zwiadowcy przyszłości), następnie opublikował: „Третий снег” (Trzeci śnieg, 1955), „Шоссе Энтузиастов” (Szosa Entuzjastów, 1956), „Обещание” (Obietnica, 1957), „Яблоко” (Jabłko, 1960), „Нежность” (Tkliwość, 1962), „Идут белые снеги” (Idą białe śniegi, 1969), „Интимная лирика” (Liryka intymna, 1973), „Отцовский слух” (Ojcowski słuch, 1978), „Я прорвусь в двадцать первый век…” (Przebijam się w dwudziesty pierwszy wiek..., 2001), „Окно выходит в белые деревья” (Okno wychodzi na białe drzewa, 2007). Po polsku ukazały się zbiory: „Wiersze” (Wybrał Andrzej Mandalian, PIW, Warszawa 1967, 1971) i „Kradzione jabłka” (Wybór Marek Wawrzkiewicz, Czytelnik, Warszawa 1978).

Одиночество

Как стыдно одному ходить в кинотеатры
без друга, без подруги, без жены,
где так сеансы все коротковаты
и так их ожидания длинны!
Как стыдно -
в нервной замкнутой войне
с насмешливостью парочек в фойе
жевать, краснея, в уголке пирожное,
как будто что-то в этом есть порочное...
Мы,
одиночества стесняясь,
от тоски
бросаемся в какие-то компании,
и дружб никчемных обязательства кабальные
преследуют до гробовой доски.
Компании нелепо образуются -
в одних все пьют да пьют,
не образумятся.
В других все заняты лишь тряпками и девками,
а в третьих -
вроде спорами идейными,
но приглядишься -
те же в них черты...
Разнообразные формы суеты!
То та,
то эта шумная компания...
Из скольких я успел удрать -
не счесть!
Уже как будто в новом был капкане я,
но вырвался,
на нем оставив шерсть.
Я вырвался!
Ты спереди, пустынная
свобода...
А на черта ты нужна!
Ты милая,
но ты же и постылая,
как нелюбимая и верная жена.
А ты, любимая?
Как поживаешь ты?
Избавилась ли ты от суеты;
И чьи сейчас глаза твои раскосые
и плечи твои белые роскошные?
Ты думаешь, что я, наверно, мщу,
что я сейчас в такси куда-то мчу,
но если я и мчу,
то где мне высадиться?
Ведь все равно мне от тебя не высвободиться!
Со мною женщины в себя уходят,
чувствуя,
что мне они сейчас такие чуждые.
На их коленях головой лежу,
но я не им -
тебе принадлежу...
А вот недавно был я у одной
в невзрачном домике на улице Сенной.
Пальто повесил я на жалкие рога.
Под однобокой елкой
с лампочками тускленькими,
посвечивая беленькими туфельками,
сидела женщина,
как девочка, строга.
Мне было так легко разрешено
приехать,
что я был самоуверен
и слишком упоенно современен -
я не цветы привез ей,
а вино.
Но оказалось все -
куда сложней...
Она молчала,
и совсем сиротски
две капельки прозрачных -
две сережки
мерцали в мочках розовых у ней.
И, как больная, глядя так невнятно
И, поднявши тело детское свое,
сказала глухо:
"Уходи...
Не надо...
Я вижу -
ты не мой,
а ты - ее..."
Меня любила девочка одна
с повадками мальчишескими дикими,
с летящей челкой
и глазами-льдинками,
от страха
и от нежности бледна.
В Крыму мы были.
Ночью шла гроза,
и девочка
под молниею магнийной
шептала мне:
"Мой маленький!
Мой маленький!" -
ладонью закрывая мне глаза.
Вокруг все было жутко
и торжественно,
и гром,
и моря стон глухонемой,
и вдруг она,
полна прозренья женского,
мне закричала:
"Ты не мой!
Не мой!"
Прощай, любимая!
Я твой
угрюмо,
верно,
и одиночество -
всех верностей верней.
Пусть на губах моих не тает вечно
прощальный снег от варежки твоей.
Спасибо женщинам,
прекрасным и неверным,
за то,
что это было все мгновенным,
за то,
что их "прощай!" -
не "до свиданья!",
за то,
что, в лживости так царственно горды,
даруют нам блаженные страданья
и одиночества прекрасные плоды.

1959

przekład Marka Wawrzkiewicza pt. „Samotność”
w temacie Samotność

Картинка детства

Работая локтями, мы бежали,-
кого-то люди били на базаре.
Как можно было это просмотреть!
Спеша на гвалт, мы прибавляли ходу,
зачерпывая валенками воду
и сопли забывали утереть.

И замерли. В сердчишках что-то сжалось,
когда мы увидали, как сужалось
кольцо тулупов, дох и капелюх,
как он стоял у овощного ряда,
вобравши в плечи голову от града
тычков, пинков, плевков и оплеух.

Вдруг справа кто-то в санки дал с оттяжкой.
Вдруг слева залепили в лоб ледяшкой.
Кровь появилась. И пошло всерьез.
Все вздыбились. Все скопом завизжали,
обрушившись дрекольем и вожжами,
железными штырями от колес.

Зря он хрипел им: "Братцы, что вы, братцы..." -
толпа сполна хотела рассчитаться,
толпа глухою стала, разъярясь.
Толпа на тех, кто плохо бил, роптала,
и нечто, с телом схожее, топтала
в снегу весеннем, превращенном в грязь.

Со вкусом били. С выдумкою. Сочно.
Я видел, как сноровисто и точно
лежачему под самый-самый дых,
извожены в грязи, в навозной жиже,
всё добавляли чьи-то сапожищи,
с засаленными ушками на них.

Их обладатель - парень с честной мордой
и честностью своею страшно гордый -
все бил да приговаривал: "Шалишь!..."
Бил с правотой уверенной, весомой,
и, взмокший, раскрасневшийся, веселый,
он крикнул мне: "Добавь и ты, малыш!"

Не помню, сколько их, галдевших, било.
Быть может, сто, быть может, больше было,
но я, мальчишка, плакал от стыда.
И если сотня, воя оголтело,
кого-то бьет,- пусть даже и за дело! -
сто первым я не буду никогда!

1963

przekład Jerzego Litwiniuka pt. „Obrazek z dzieciństwa”
w tematach: Patologia wokół nas i Kolorowe jarmarki

Монолог голубого песца

Я голубой на звероферме серой,
но, цветом обреченный на убой,
за непрогрызной проволочной сеткой
не утешаюсь тем, что голубой.

И я бросаюсь в линьку. Я лютую,
себя сдирая яростно с себя,
но голубое, брызжа и ликуя,
сквозь шкуру прет, предательски слепя.

И вою я, ознобно, тонко вою
трубой косматой Страшного суда,
прося у звезд или навеки волю,
или хотя бы линьку навсегда.

Заезжий мистер на магнитофоне
запечатлел мой вой. Какой простак!
Он просто сам не выл, а мог бы тоже
завыть, сюда попав,— еще не так.

И падаю я на пол, подыхаю,
а все никак подохнуть не могу.
Гляжу с тоской на мой родной Дахау
и знаю — никогда не убегу.

Однажды, тухлой рыбой пообедав,
увидел я, что дверь не на крючке,
и прыгнул в бездну звездную побега
с бездумностью, обычной в новичке.

В глаза летели лунные караты.
Я понял, взяв луну в поводыри,
что небо не разбито на квадраты,
как мне казалось в клетке изнутри.

Я кувыркался. Я точил балясы
с деревьями. Я был самим собой.
И снег, переливаясь, не боялся
того, что он такой же голубой.

Но я устал. Меня шатали вьюги.
Я вытащить не мог увязших лап,
и не было ни друга, ни подруги.
Дитя неволи — для свободы слаб.

Кто в клетке зачат — тот по клетке плачет,
и с ужасом я понял, что люблю
ту клетку, где меня за сетку прячут,
и звероферму — родину мою.

И я вернулся, жалкий и побитый,
но только оказался в клетке вновь,
как виноватость сделалась обидой
и превратилась в ненависть любовь.

На звероферме, правда, перемены.
Душили раньше попросту в мешках.
Теперь нас убивают современно —
электротоком. Чисто как-никак.

Гляжу на эскимоску-звероводку.
По мне скользит ласкательно рука,
и чешут пальцы мой загривок кротко,
но в ангельских глазах ее — тоска.

Она меня спасет от всех болезней
и помереть мне с голоду не даст,
но знаю, что меня в мой срок железный,
как это ей положено,— предаст.

Она воткнет, пролив из глаз водицу,
мне провод в рот, обманчиво шепча...
Гуманны будьте к служащим! Введите
на звероферме должность палача!

Хотел бы я наивным быть, как предок,
но я рожден в неволе. Я не тот.
Кто меня кормит — тем я буду предан.
Кто меня гладит — тот меня убьет.

1967

przekład Marka Wawrzkiewicza pt. „Monolog niebieskiego lisa z fermy
hodowlanej na Alasce” w temacie Zwierzęta w ZOO i nie tylko tam

Inne wiersze Eugeniusza Jewtuszenki w tematach:
Poezja i muzyka, Głosy i dźwięki, szepty o krzyki, Widzę ich w duszy teatrze, Między bogactwem a ubóstwem, Śmiech, Miłość, Być poetą, Dlaczego piszę?, Pierzaści bracia mniejsi, Theatrum mundi (teatr świata)Anna B. edytował(a) ten post dnia 29.11.11 o godzinie 16:17

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Ksenia Niekrasowa (Ксения Александровна Некрасова 1912-1958) –
- poetka rosyjska, przez wiele lat zapomniana i niedoceniana. Wydała za życia tylko jeden tomik wierszy „Ночь на баштане” (Noc na basztanie, 1955), drugi - „А земля наша прекрасна” (A ziemia nasza jest piękna, 1958) - ukazał się miesiąc po jej przedwczesnej śmierci. Potem wydano jeszcze: „Стихи” (Wiersze, 1973), „Мои стихи” (Moje wiersze, 1976), „Судьба: Книга стихотворений” (Przeznaczenie: Księga wierszy, 1981), „Стихотворения” (Wiersze, 1995), „В деревянной сказке”
(W drewnianej bajce, 1999). W Polsce ukazał się dotąd tylko jeden jej wybór wierszy: Ksenia Niekrasowa: Moje wiersze. Wybór i przekład Ałła Sarachanowa, posłowie Lew Rubinstein. Wydawnictwo Literackie, Kraków 1980. Niekrasowa jako jedna z pierwszych w poezji rosyjskiej pisała wierszem wolnym, bez rymów, a krótkie, inspirowane często rosyjskim folklorem, utwory przypominają japońskie haiku oraz utwory amerykańskim imaginistów. Obecnie jej zapomniana twórczość cieszy się w Rosji coraz większym uznaniem, czego dowodem są zarówno wydawane książki ze znanymi oraz niepublikowanymi dotąd utworami, jak też liczne ich publikacje w internecie.

Из детства

Я полоскала небо в речке
И на новой лыковой веревке
Развесила небо сушиться.
А потом мы овечьи шубы
С отцовской спины надели,
И сели в телегу,
И с плугом
Поехали в поле сеять.
Один ноги свесил с телеги
И взбалтывал воздух, как сливки,
А глаза другого глядели
В тележьи щели.
А колеса на оси,
Как петушьи очи, вертелись.
Ну, а я посреди телеги,
Как в деревянной сказке, сидела.

przekład pt. „Z dzieciństwa” w temacie Dzieciństwo

Утро

Я завершила мысль,
вместив ее в три слова.
Слова, как лепестки
ощипанных ромашек,
трепещут на столе.
Довольная
я вытерла перо
и голову от строк приподняла.
В подвал упали из окна
концы лучей
от утреннего солнца...

przekład pt. „Poranek” w temacie Wiersze na przebudzenie...

Музыка

Было скрипачу семнадцать весен.
И, касаясь воздуха смычком,
юноша дорогой струн
выводил весну
навстречу людям.
И была весна изумлена,
что пред нею -
тоненькой и ломкой -
люди, умудренные делами,
затаив дыхание, сидят,
что глаза у них
от звуков потеплели,
губы стали ярче и добрей
и большие руки на коленях,
словно думы,
в тишине лежат.

przekład pt. „Muzyka” w temacie Poezja i muzyka

Кольцо

Я очень хотела
иметь кольцо,
но мало на перстень металла,
тогда я бураны,
снега и метель
решила расплавить
в весенний ручей
и выковать обруч кольца из ручья,
кусок бирюзовой
московской весны
я вставила камнем в кольцо.
В нем синее небо
и дно голубое,
от мраморных зданий
туманы скользят.
Огни светофора
цветными лучами
прорезали площадь
в глубинные грани,
и ветви деревьев
от множества галок,
как пальмы резные,
средь сквера стоят.
Спаяла кольцо я,
надела я перстень,
надела, а снять не хочу.

przekład pt. „Pierścionek” w temacie Drogie kamienie w poezji

* * *

А я недавно молоко пила -
козье -
под сочно-рыжей липой
в осенний полдень.
Огромный синий воздух
гудел под ударами солнца,
а под ногами шуршала трава,
а между землею
и небом - я,
и кружка моя молока,
да еще березовый стол -
стоит для моих стихов.

przekład pt.”[Piłam niedawno mleko...]” w temacie W harmonii z przyrodą

Утренний этюд

Каждое утро
к земле приближается солнце
и, привстав на цыпочки,
кладет лобастую обветренную
голову на горизонт
и смотрит на нас -
или печально,
или восхищенно,
или торжественно.
И от его близости земля обретает слово.
И всякая тварь начинает слагать в звуки
восхищение души своей.
А неумеющие звучать
дымятся синими туманами.
А солнечные лучи
начинаются с солнца
и на лугах оканчиваются травой.
Но счастливейшие из лучей,
коснувшись озер,
принимают образ болотных лягушек,
животных нежных и хрупких
и до того безобразных видом своим,
что вызывают в мыслях живущих
ломкое благоговение.
А лягушки и не догадываются,
что они родня солнцу,
и только глубоко веруют зорям,
зорям утренним и вечерним.
А еще бродят между трав, и осок,
и болотных лягушек
человеческие мальчишки.
И, как всякая поросль людская,
отличны они от зверей и птиц
воображением сердца.
И оттого-то и возникает в пространстве
между живущим и говорящим
и безначальная боль,
и бесконечное восхищение жизнью.

przekład pt. „Etiuda poranna” w temacie Wiersze na różne pory dnia

Стихи о любви

Твоей руки
коснулась я,
и зацвела сирень...
Боярышник в сквере
Большого театра
цветами покрыл шипы.
Кратчайший миг,
а весна на весь мир.
И люди прекрасней ветвей
идут, идут,
излучая любовь,
что в сердце зажглась в моем...

przekład pt. „Wiersz o miłości” w temacie Miłość

Слепой

По тротуару идет слепой,
а кругом деревья в цвету.
Рукой ощущает он
форму резных ветвей.
Вот акации мелкий лист,
у каштана литая зыбь.
И цветы, как иголки звезд,
касаются рук его.
Тише, строчки мои,
не шумите в стихах:
человек постигает лицо вещей.
Если очи взяла война -
ладони глядят его,
десять зрачков на пальцах его,
и огромный мир впереди.

przekład pt. „Niewidomy” w temacie Kalectwo

Мысли

Шла по Пушкинскому скверу,-
вокруг каждая травинка цвела.
Увидала юношу и девушку -
в юности лица у людей бывают
как цветы,
и каждое поколение
ощущает юность свою
как новость...

przekład pt. „Myśli” w temacie Ta nasza młodość

Мои стихи

Мои стихи...
Они добры и к травам.
Они хотят хорошего домам.
И кланяются первыми при встрече
с людьми рабочими.
Мои стихи...
Они стоят учениками
перед поэзией полей,
когда сограждане мои
идут в поля
ведут машины.
И слышит стих мой,
как корни в почве
собирают влагу
и как восходят над землею
от корневищ могучие стволы.

przekład pt. „Moje wiersze” w temacie Czym jest wiersz?

Inne wiersze Kseni Niekrasowej w przekładzie Ałły Sarachanowej w tematach:
Kwiaty, Motyw zwierciadła, lustra i odbicia, Kołysanki , nie tylko dla dzieci, Czynności i zajęcia, poza pisaniem wierszy, Autoportret w lustrze wiersza,
Wiersze na różne pory dnia, Być poetą, W zamieci słowa, Poeci poetom,
Chodzę lasem..., Poetycka garderoba..., Blaski i cienie małżeństwa, Piękno,
W harmonii z przyrodą - A. B.Anna B. edytował(a) ten post dnia 22.09.09 o godzinie 13:33

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Borys Słucki (Борис Абрамович Слуцкий, 1919-1986) – poeta rosyjski, ukończył studia w Instytucie Prawa oraz Instytucie Literackim im. Maksyma Gorkiego w Moskwie. Debiutował jako poeta w 1941 roku, ale wkrótce został zmobilizowany i wysłany na front, gdzie został ciężko ranny. Opublikował tomy wierszy: „Память” (Pamięć, 1957), „Время” (Czasy, 1959), „Сегодня и вчера” (Dzisiaj i wczoraj, 1961), „Работа” (Praca, 1964), „Современные истории” (Historie współczesne. 1969), „Доброта дня” (Dzień dobroci 1973), „Неоконченные споры” (Niekończące się spory, 1978). Słucki pomimo tego, że był zasłużonym weteranem II wojny światowej i członkiem Komunistycznej Partii Związku Radzieckiego, przez władze radzieckie nie był rozpieszczany. Znaczna część jego twórczości została ocenzurowana i ukazała się dopiero po jego śmierci,
m. in. w tomie „Вопросы к себе” (Pytania do siebie, 1988).
W Polsce ukazał się, jak dotąd, tylko niewielki wybór jego wczesnych wierszy,
z trzech pierwszych tomów - Borys Słucki: Pamięć. Wybrał Artur Międzyrzecki. PIW, Warszawa 1964.

Лошади в океане

И. Эренбургу

Лошади умеют плавать,
Но - не хорошо. Недалеко.

"Глория" - по-русски - значит "Слава",-
Это вам запомнится легко.

Шёл корабль, своим названьем гордый,
Океан стараясь превозмочь.

В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лощадей топталась день и ночь.

Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья все ж они не принесли.

Мина кораблю пробила днище
Далеко-далёко от земли.

Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.

Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?

Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.

И сперва казалось - плавать просто,
Океан казался им рекой.

Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил

Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.

Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.

Вот и всё. А всё-таки мне жаль их -
Рыжих, не увидевших земли.

1950

przekład Seweryna Pollaka pt. „Konie na oceanie”
w temacie Jak wysłowić konia czerń...?

Госпиталь

Еще скребут по сердцу 'мессера',
еще
вот здесь
безумствуют стрелки,
еще в ушах работает 'ура',
русское 'ура-рарара-рарара!'-
на двадцать
слогов
строки.
Здесь
ставший клубом
бывший сельский храм,
лежим
под диаграммами труда,
но прелым богом пахнет по углам -
попа бы деревенского сюда!
Крепка анафема, хоть вера не тверда.
Попишку бы лядащего сюда!

Какие фрески светятся в углу!
Здесь рай поет!
Здесь
ад
ревмя
ревет!

На глиняном нетопленом полу
лежит диавол,
раненный в живот.
Под фресками в нетопленом углу
Лежит подбитый унтер на полу.

Напротив,
на приземистом топчане,
кончается молоденький комбат.
На гимнастерке ордена горят.
Он. Нарушает. Молчанье.
Кричит!
(Шепотом - как мертвые кричат. )
Он требует как офицер, как русский,
как человек, чтоб в этот крайний час
зеленый,
рыжий,
ржавый
унтер прусский
не помирал меж нас!
Он гладит, гладит, гладит ордена,
оглаживает,
гладит гимнастерку
и плачет,
плачет,
плачет
горько,
что эта просьба не соблюдена.

А в двух шагах, в нетопленом углу,
лежит подбитый унтер на полу.
И санитар его, покорного,
уносит прочь, в какой-то дальний зал,
чтобы он
своею смертью черной
нашей светлой смерти
не смущал.
И снова ниспадает тишина.
И новобранца
наставляют
воины:
- Так вот оно,
какая
здесь
война!
Тебе, видать,
не нравится
она -
попробуй
перевоевать
по-своему!

przekład Artura Międzyrzeckiego pt. „Szpital”
w temacie Szpital

Зоопарк ночью

Зоопарк, зверосад, а по правде - так зверотюрьма,-
В полумраке луны показал мне свои терема.
Остров львиного рыка
В океане трамвайного рева
Трепыхался, как рыбка
На песке у сапог рыболова.
И глухое сочувствие тихо во мне подымалось:
Величавость слонов, и печальная птичья малость,

И олень, и тюлень, и любое другое зверье
Задевали и трогали
Сердце мое.
В каждой клетке - глаза -
Словно с углями ящик...
Но проходят часы,
И все меньше горящих,
Потухает и гаснет в звериных глазах,
И несчастье
Спускается на тормозах...
Вот крылами накрыла орленка орлица,

Просто крыльями,
Просто птенца,
Просто птица.
Львица видит пустыню в печальном и спутанном сне.
Белке снится, что стынет
Она на таежной сосне.
И старинное слово: 'Свобода!'
И древнее: 'Воля!'
Мне запомнились снова
И снова задели до боли.

przekład Artura Międzyrzeckiego pt. „Zoo nocą”
w temacie Zwierzęta w ZOO i nie tylko tam

Память

Я носил ордена.
После - планки носил.
После - просто следы этих планок носил,
А потом гимнастерку до дыр износил.
И надел заурядный пиджак.

А вдова Ковалева все помнит о нем,
И дорожки от слез - это память о нем,
Сколько лет не забудет никак!

И не надо ходить. И нельзя не пойти.
Я иду. Покупаю букет по пути.
Ковалева Мария Петровна, вдова,
Говорит мне у входа слова.

Ковалевой Марии Петровне в ответ
Говорю на пороге:- Привет!-
Я сажусь, постаравшись к портрету - спиной,

Но бессменно висит надо мной
Муж Марии Петровны,
Мой друг Ковалев,
Не убитый еще, жив-здоров.
В глянцевитый стакан наливается чай,
А потом выпивается чай. Невзначай.

Я сижу за столом,
Я в глаза ей смотрю,
Я пристойно шучу и острю.
Я советы толково и веско даю -
У двух глаз,
У двух бездн на краю.
И, утешив Марию Петровну как мог,
Ухожу за порог.

1956

przekład Artura Międzyrzeckiego pt. „Pamięć”
w temacie Pamięć

Физики и лирики

Что-то физики в почете.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчете,
дело в мировом законе.

Значит, что-то не раскрыли
мы, что следовало нам бы!
Значит, слабенькие крылья -
наши сладенькие ямбы,
и в пегасовом полете
не взлетают наши кони...
То-то физики в почете,
то-то лирики в загоне.

Это самоочевидно.
Спорить просто бесполезно.
Так что даже не обидно,
а скорее интересно
наблюдать, как, словно пена,
опадают наши рифмы
и величие степенно
отступает в логарифмы.

1959

przekład Arnolda Słuckiego pt. „Fizycy i lirycy”
w temacie Nauka i technika w poezji

* * *

Можно обойтись и без меня.
Но зачем? Секундой в толще дня,
каплей в океане моря
и слезинкою в рыданьи горя
пригодиться я еще могу.
И еще – снежинкою в снегу.

Все мы, имена и анонимы
заменяемые – заменимы?
Да, конечно. Нет, конечно. Да,
безо всякого сомнения.
Тем не менее есть такое мнение,
что и горе – не беда.

Горе – горе, а беда – беда,
и специалисты отмечали,
что печаль равна одной печали,
отличима без труда.

Рыжий, а впоследствии седой,
ныне старый, бывший молодой,
не лишенный совести и чести,
исчерпавший почти весь объем
срока своего, на своем месте
я, когда на месте на своем.

Всякий, кто его займет
по призванью ли, по назначенью,
что-нибудь не так поймет
Стало быть, никто, кроме меня,
не заменит никогда меня.

1977

* * *

Читая параллельно много книг,
ко многим я источникам приник,
захлебываясь и не утираясь.
Из многих рек одновременно пью,
алчбу неутолимую мою
всю жизнь насытить тщетно я стараюсь.

Уйду, не дочитав, держа в руке
легчайший томик, но невдалеке
пять-шесть других рассыплю сочинений.
Надеюсь, что последние слова,
которые расслышу я едва,
мне пушкинский нашепчет светлый гений.

22 апреля 1977
ostatni wiersz poety – przyp. M. K.

Inne wiersze Borysa Słuckiego w tematach: Czas, zegary...,
Poezja kolei żelaznych, Sport w poezji – poezja w sporcie,
Lot nasz podniebny... – M. K.Marta K. edytował(a) ten post dnia 06.12.09 o godzinie 17:27

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Josif Brodski

Mijanie i trwanie

http://www.youtube.com/watch?v=6ygWitbTIDg&feature=Pla...

Mijanie i trwanie - wiersz Josifa Brodskiego , przekład Stanisław Barańczak , muzyka i wykonanie Mieczysław CzyżykiewiczIzabella K. edytował(a) ten post dnia 01.05.10 o godzinie 01:51

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Afanasij Fet (ros. Афанасий Афанасьевич Фет, 1820-1892) – poeta rosyjski,
uważany za epigona romantyzmu i prekursora parnasizmu w Rosji. Był nieślubnym dzieckiem ziemianina Afanasija Szenszyna i Niemki Charlotte Foeth. Do czternastego roku życia używał nazwiska Szenszyni nim podpisywał swoje utwory, prawo do noszenia nazwiska ojca uzyskał dopiero po 53 roku życia, lecz w literaturze jest znany pod nazwiskiem Fet. Studiował w Moskwie, potem zawodowo służył w wojsku. Był jednym z najbliższych przyjaciół Lwa Tołstoja. Przez wiele lat cierpiał na depresję i kilkakrotnie podejmował próby samobójcze. Zmarł na atak serca w wieku 72 lat. Prawdziwe okoliczności jego śmierci ujawniono dopiero po upływie ćwierć wieku. Za życia wydał kilka tomów wierszy, ale nie zdobył większej popularności. Tłumaczył też literaturę z łaciny i języka niemieckiego, m. in.
J. W. Goethego. Dopiero po śmierci, u schyłku XIX wieku odkryto na nowo i doceniono jego twórczość.

Вакханка

Под тенью сладостной полуденного сада,
В широколиственном венке из винограда
И влаги вакховой томительной полна,
Чтоб дух перевести, замедлилась она.
Закинув голову, с улыбкой опьяненья,
Прохладного она искала дуновенья,
Как будто волосы уж начинали жечь
Горячим золотом ей розы пышных плеч.
Одежда жаркая всё ниже опускалась,
И молодая грудь всё больше обнажалась,
А страстные глаза, слезой упоены,
Вращались медленно, желания полны.

1843

przekład Zbigniewa Dmitrocy pt. „Bachantka”
w temacie Antyczne korzenie cywilizacji

Псовая охота

Последний сноп свезен с нагих полей,
По стоптанным гуляет жнивьям стадо,
И тянется станица журавлей
Над липником замолкнувшего сада.

Вчера зарей впервые у крыльца
Вечерний дождь звездами начал стынуть.
Пора седлать проворного донца
И звонкий рог за плечи перекинуть!

В поля! В поля! Там с зелени бугров
Охотников внимательные взоры
Натешатся на острова лесов
И пестрые лесные косогоры.

Уже давно, осыпавшись с вершин,
Осинников редеет глубь густая
Над гулкими извивами долин
И ждет рогов да заливного лая.

Семьи волков притон вчера открыт,
Удастся ли сегодня травля наша?
Но вот русак сверкнул из-под копыт,
Все сорвалось - и заварилась каша:

"Отбей собак! Скачи наперерез!"
И красный верх папахи вдаль помчался;
Но уж давно весь голосистый лес
На злобный лай стократно отозвался.

1858

przekład Tadeusza Chróścielewskiego pt. „Łowy z ogarami”
w temacie Polowania i łowy

На железной дороге

Мороз и ночь над далью снежной,
А здесь уютно и тепло.
И предо мной твой облик нежный
И детски чистое чело.

Полны смущенья и отваги,
С тобою, кроткий серафим,
Мы через дебри и овраги
На змее огненном летим.

Он сыплет искры золотые
На озаренные снега,
И снятся нам места иные,
Иные снятся берега.

В мерцанье одинокой свечки,
Ночным путем утомлена,
Твоя старушка против печки
В глубокий сон погружена.
Но ты красою ненаглядной
Еще томиться мне позволь;
С какой заботою отрадной
Лелеет сердце эту боль!

И, серебром облиты лунным,
Деревья мимо нас летят,
Под нами с грохотом чугунным
Мосты мгновенные гремят.

И, как цветы волшебной сказки,
Полны сердечного огня,
Твои агатовые глазки
С улыбкой радости и ласки
Порою смотрят на меня.

1859/1860

przekład Józefa Waczkówa pt. „Podróż koleją”
w temacie Poezja kolei żelaznych

Смерть

"Я жить хочу!- кричит он, дерзновенный.
Пускай обман! О, дайте мне обман!"
И в мыслях нет, что это лед мгновенный,
А там, под ним - бездонный океан.

Бежать? Куда? Где правда, где ошибка?
Опора где, чтоб руки к ней простерть?
Что ни расцвет живой, что ни улыбка,-
Уже под ними торжествует смерть.

Слепцы напрасно ищут, где дорога,
Доверясь чувств слепым поводырям;
Но если жизнь - базар крикливый Бога,
То только смерть - его бессмертный храм.

1878

przekład Kazimierza Andrzeja Jaworskiego pt. „Śmierć”
w temacie Śmierć

Бабочка

Ты прав. Одним воздушным очертаньем
Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем -
Лишь два крыла.

Не спрашивай: откуда появилась?
Куда спешу?
Здесь на цветок я легкий опустилась
И вот - дышу.

Надолго ли, без цели, без усилья,
Дышать хочу?
Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья
И улечу.

1884

przekład Jarosława Iwaszkiewcza pt. „Motyl”
w temacie Owady są wszędzie

Inne wiersze Afanasija Feta w tematach:
Łaska przebaczenia, Noce bezsenne..., Piękno, Nudzę się, nudzę piekielnie..., Między dobrem a złem, Góry, poezja i my, Motyw wodospadu, Kołysanki, nie tylko dla dzieci, Popatrz na mgłę, ileż cudów ukrywa..., Pocałunki, Zamknięty echem..., Wiersze dla naszych milusińskich, Pożegnania, ostatnie słowa..., Nim przyjdzie wiosna..., Oczekiwanie.Anna B. edytował(a) ten post dnia 13.01.13 o godzinie 07:18

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Wielemir (Wielimir, Welimir) Chlebnikow, ros. Велимир Хлебников, właśc. Wiktor Władymirowicz Chlebnikow, 1885-1922 – poeta i prozaik rosyjski, jeden z najwybitniejszych przedstawicieli futuryzmu i awangardy artystycznej pierwszej połowy XX wieku. Studiował nauki ścisłe w Kazaniu oraz języki wschodnie i literaturę słowiańską w Petersburgu. Studiów jednak nie ukończył. W latach 1910-1913 ogłaszał manifesty futuryzmu. Poglądy jego nie zawsze pokrywały się z poglądami innych futurystów. Własną koncepcję futuryzmu nazywał „budietlanie”. Wywarł wielki wpływ na XX-wieczną poezję rosyjską, m. in. na twórczość Włodzimierza Majakowskiego, który uważał go za jednego z najwybitniejszych poetów rosyjskich. Szerzej o poezji Chlebnikowa czytaj w eseju Piotra Matywieckego „Czy współcześni polscy poeci dojrzeli do zrozumienia lekcji dawnej rosyjskiej awangardy” w temacie Zbliżenia – eseje o poezji i poetach.

Заклятие смехом

О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!

1908-1909

przekład Jana Śpiewka pt. „Zaklęcie przez śmiech”
w temacie Palindromy, anagramy i inne zabawy słowem...

Числа

Я всматриваюсь в вас, о, числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы
Узнать, что будет Я, когда делимое его — единица.

1912

przekład Jana Śpiewaka pt. „Liczby”
w temacie Poezja liczb

Позт (отр.)

Как осень изменяет сад,
Дает багрец, цвет синей меди,
И самоцветный водопад
Снегов предшествует победе,
И жаром самой яркой грезы
Стволы украшены березы,
И с летней зеленью проститься
Летит зимы глашатай — птица,
Где тонкой шалью золотой
Одет откос холмов крутой,
И только призрачны и наги
Равнины белые овраги,
Да голубая тишина
Просила слова вещуна, —
Так праздник масленицы вечной
Души отрадою беспечной
Хоронит день недолговечный,
Хоронит солнца низкий путь,
Зимы бросает наземь ткани
И, чтобы время обмануть,
Бежит туда быстрее лани.
Когда над самой головой
Восходит призрак золотой
И в полдень тень лежит у ног,
Как очарованный зверок, —
Тогда людские рощи босы
Ткут пляски сердцем умиленных
И лица лип сплетают косы
Листов зеленых.

16 — 19 октября 1919, 1921

przekład Anny Kamieńskiej pt. „Poeta”
w temacie W harmonii z przyrodą

* * *

Волга! Волга!
Ты ли глаза-трупы
Возводишь на меня?
Ты ли стреляешь глазами
Сел охотников за детьми,
Исчезающими вечером?
Ты ли возвела мертвые белки
Сел самоедов, обреченных уснуть,
В ресницах метелей,
Мертвые бельма своих городов,
Затерянные в снегу?
Ты ли шамкаешь лязгом
Заколоченных деревень?
Жителей нет — ушли,
Речи ведя о свободе.
Мертвые очи слепца
Ты подымаешь?
Как! Волга, матерью,
Бывало, дикой волчицей
Щетинившая шерсть,
Когда смерть приближалась
К постелям детей —
Теперь сама пожирает трусливо детей,
Их бросает дровами в печь времени?
Кто проколол тебе очи?
Скажи, это ложь!
Скажи, это ложь!
За пятачок построчной платы!
Волга, снова будь Волгой!
Бойко, как можешь,
Взгляни в очи миру!
Глаждане города голода.
Граждане голода города.
Москва, остров сытых веков
В волнах голода, в море голода,
Помощи парус взвивай.
Дружнее, удары гребцов!

Октябрь — ноябрь 1921

przekład Jana Śpiewaka pt. ***[Wołgo! Wołgo!...]
w temacie Rzeki, potoki, strumienie...

Я и Россия

Россия тысячам тысяч свободу дала.
Милое дело! Долго будут помнить про это.
А я снял рубаху,
И каждый зеркальный небоскреб моего волоса,
Каждая скважина
Города тела
Вывесила ковры и кумачовые ткани.
Гражданки и граждане
Меня — государства
Тысячеоконных кудрей толпились у окон.
Ольги и Игори,
Не по заказу
Радуясь солнцу, смотрели сквозь кожу.
Пала темница рубашки!
А я просто снял рубашку —
Дал солнце народам Меня!
Голый стоял около моря.
Так я дарил народам свободу,
Толпам загара.

1921

przekład Jana Śpiewaka pt. „Ja i Rosja”
w temacie Czym jest wolność?

Inne wiersze Wielemira Chlebnikowa w tematach: Palindromy, anagramy i inne zabawy
słowem w poezji, Miniatury poetyckie, Jak wysłowić konia czerń...?, Mów do mnie..., Wędrówką życie jest człowieka, Potrawy i napoje..., Cóż jest piękniejszego niż (wysokie) drzewa..., Wiersze „zaangażowane”, Wojna, Bajki/Polowania i łowy.Ryszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 25.05.10 o godzinie 20:42

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Konstanty Balmont (Константин Дмитриевич Бальмонт 1867-1942) – rosyjski poeta, prozaik, tłumacz i eseista, prekursor symbolizmu, jeden z najwybitniejszych rosyjskich twórców literackich.
Z powodu aktywności przynależności do organizacji opozycyjnych relegowany z gimnazjum,
a potem również ze studiów uniwersyteckich. Po rewolucji październikowej, nie godząc się
z nowym ustrojem, wyjeżdża za granicę. Dużo podróżuje, zwiedza m. in. Egipt, Wyspy Kanaryjskie, RPA, Australię, Nową Zelandię, Polinezję, Nową Gwineę, Samoę, Cejlon i Indie. Przez kilka lat mieszka w Anglii, gdzie wykłada literaturę na uniwersytecie w Oxfordzie. Ostatnie lata życia spędza
w miasteczku Noisy le Grand, niedaleko Paryża. Umiera 23 grudnia 1942 roku na zapalenie płuc. Wiersze zaczął pisać jako dziewięcioletni chłopiec, wydał 35 tomów poezji własnej i przekładów, głównie z angielskiego, francuskiego, niemieckiego, hiszpańskiego, słowackiego, bułgarskiego, litewskiego i gruzińskiego.

Чайка

Чайка, серая чайка с печальными криками носится
Над холодной пучиной морской.
И откуда примчалась? Зачем? Почему ее жалобы
Так полны безграничной тоской?

Бесконечная даль. Неприветное небо нахмурилось.
Закурчавилась пена седая на гребне волны.
Плачет северный ветер, и чайка рыдает, безумная,
Бесприютная чайка из дальней страны.

przekład Juliana Tuwima pt. „Mewa”
w temacie Pierzaści bracia mniejsi

Два голоса

Скользят стрижи в лазури неба чистой.
- В лазури неба чистой горит закат. -
В вечерний час как нежен луг росистый!
- Как нежен луг росистый, и пруд, и сад! -

Вечерний час - предчувствие полночи.
- В предчувствии полночи душа дрожит. -
Пред красотой минутной плачут очи.
- Как горько плачут очи! Как миг бежит! -

przekład Juliana Tuwima pt. „Dwa głosy”
w temacie Pierzaści bracia mniejsi

Зачем?

Господь, Господь, внемли, я плачу, я тоскую,
Тебе молюсь в вечерней мгле.
Зачем Ты даровал мне душу неземную —
И приковал меня к земле?

Я говорю с Тобой сквозь тьму тысячелетий,
Я говорю Тебе, Творец,
Что мы обмануты, мы плачем, точно дети,
И ищем: где же наш Отец?

Когда б хоть миг один звучал Твой голос внятно,
Я был бы рад сиянью дня,
Но жизнь, любовь, и смерть — все страшно, непонятно,
Все неизбежно для меня.

Велик Ты, Господи, но мир Твой неприветен,
Как все великое, он нем,
И тысячи веков напрасен, безответен
Мой скорбный крик «Зачем, зачем?..»

przekład Juliana Tuwima pt. „Czemu?”
w temacie Modlitwa

Кинжальные слова

I will speak daggers.

Hamlet
Я устал от этих снов,
От восторгов этих цельных
Гармонических пиров
И напевов колыбельных.
Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний.
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!

Упоение покоя -
Усыпление ума.
Пусть же вспыхнет море зноя,
Пусть же в сердце дрогнет тьма.
Я хочу иных бряцаний
Для моих иных пиров.
Я хочу кинжальных слов
И предсмертных восклицаний!

przekład Juliana Tuwima pt. „Sztyletowe słowa”
w temacie W zamieci słowa...

В моем саду

В моем саду мерцают розы белые,
Мерцают розы белые и красные,
В моей душе дрожат мечты несмелые,
Стыдливые, но страстные.

Тебя я видел только раз, любимая,
Но только раз мечта с мечтой встречается,
В моей душе любовь непобедимая
Горит и не кончается.

Лицо твое я вижу побледневшее,
Волну волос, как пряди снов согласные,
В глазах твоих — признанье потемневшее
И губы, губы красные.

С тобой познал я только раз, любимая,
То яркое, что счастьем называется, —
О тень моя, бесплотная, но зримая,
Любовь не забывается.

Моя любовь — пьяна, как грозди спелые,
В моей душе — звучат призывы страстные,
В моем саду — сверкают розы белые
И ярко, ярко-красные.

przekład Juliana Tuwima pt. „W ogrodzie mym”
w tematach: Ogród przedziwny i Miłość

Крик часового

Сонет

Пройдя луга, леса, болота, горы,
Завоевав чужие города,
Солдаты спят. Потухнувшие взоры -
В пределах дум. Снует их череда.

Сады, пещеры, замки изо льда,
Забытых слов созвучные узоры,
Невинность чувств, погибших навсегда,-
Солдаты спят, как нищие, как воры.

Назавтра бой. Поспешен бег минут.
Все спят. Все спит. И пусть. Я - верный - тут.
До завтра сном беспечно усладитесь.

Но чу! Во тьме - чуть слышные шаги.
Их тысячи. Все ближе. А! Враги!
Товарищи! Товарищи! Проснитесь!

przekład Juliana Tuwima pt. „Krzyk wartownika”
w temacie Wojna

Inne wiersze Konstantego Balmonta w tematach: Pocałunki, Śmiech, Erotyka,
Motyw wiatru w poezji/Łzy, płacz, rozpacz..., Motyw schodów w poezji,
Stepy, prerie, połoniny...Marta K. edytował(a) ten post dnia 12.08.10 o godzinie 15:57

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Gienrich Sapgir (Ге́нрих Вениами́нович Сапги́р 1928-1999) – poeta rosyjski, znany również jako autor książek dla dzieci i scenarzysta filmów animowanych. Urodził się w Biisku na Ałtaju. Od lat 40-tych mieszkał w Moskwie, gdzie należał do nieformalnej grupy malarzy
i poetów skupionych wokół Jewgienija Kropiwnickiego. Grupa ta przybrała nazwę „Лианозовская школа” (Szkoła lianozowska) od nazwy wielorodzinnego baraku pod Moskwą, gdzie mieszkał jej twórca i gdzie się spotykali jej członkowie. Poezję tej grupy (oprócz Sapgira, należeli do niej też: Jan Satunowski, Wsiewołod Niekrasow i Igor Holin) nazywano „poezją baraków”. Pomimo, iż wiersze pisał już w latach 50-tych, jego pierwsze publikacje przypadają dopiero na lata 70-te. Ze względu na drażliwą dla władzy komunistycznej tematykę oraz ostry, satyryczny ton, wiersze publikował głównie na Zachodzie. W 1975 roku był jednym z sześciu współautorów wydanej w Zurychu dwujęzycznej (rosyjsko-niemieckiej) antologii poświęconej rosyjskiej poezji tzw. drugiego obiegu, która ze względów na cenzurę nie mogła być publikowana w Związku Radzieckim.
W 1979 roku był współautorem almanachu "Metropol", prezentującego rosyjską poezję niezależną, za co został publicznie skarcony przez władze Związku Pisarzy ZSRR. Swoje książki poetyckie: "Сонеты на рубашках" (1976), "Стихи -87" (1987), "Лица соца" (1990), "Мыло из дебила" (1992) wydał w Paryżu. Dużo publikował też w rosyjskich wydawnictwach emigracyjnych. Dopiero w okresie pieriestrojki stał się szerzej znany w swojej ojczyźnie. Wtedy został przyjęty do Związku Pisarzy Rosji i rosyjskiego PEN-Clubu. W 1993 roku
w Moskwie, Paryżu i Nowym Jorku ukazały się jego wiersze zebrane: "Избранные стихи", obejmujące twórczość od 1958 roku do początku lat 90-tych. Gienrich Sapgir zmarł w 1999 roku na atak serca, w moskiewskim autobusie, w drodze na promocję antologii "Поэзия безмолвия". W Polsce jego twórczość jest mało znana. Kilka utworów w przekładach, które prezentowane są we wskazanych niżej tematach, ukazało się w "Literaturze na Świecie"
nr 7-8/1994 i "Dekadzie Literackiej" nr 9-10/1999.

Z cyklu: Голоса: Тексты 1958-1962,
w: Генрих В. Сапгир "Избранное cтихи", 1993

Икар

Скульптор
Вылепил Икара.
Ушел натурщик,
Бормоча: "Халтурщик!
У меня мускулатура,
А не части от мотора".
Пришли приятели,
Говорят: "Банально".
Лишь женщины увидели,
Что это – гениально.
– Какая мощь!
– Вот это вещь!
– Традиции
Древней Греции...
– Сексуальные эмоции...
– Я хочу иметь детей
От коробки скоростей!
Зачала. И в скорости
На предельной скорости,
Закусив удила,
Родила
Вертолет.
Он летит и кричит –
Свою маму зовет.
Вот уходит в облака...
Зарыдала публика.
ТАКОВО ВОСПИТАТЕЛЬНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ ИСКУССТВА!
Раскланялся артист.

На площади поставлен бюст –
Автопортрет,
Автофургон,
Телефон-
Автомат.

przekład Jerzego Czecha pt. „Ikar” w temacie Swiar rzeźby w poezji

”Обезбян”

”На что жалуетесь, гражданка?”
Была одна баба бойкая, а тут
будто язык отнялся. Стоит, плачет –
ничего сказать не может. "Дай
ей новую квартиру и десять
тысяч от моего имени.

(Из народного фольклора)

Вышла замуж.
Муж, как муж.
Ночью баба
Разглядела его, по совести сказать, слабо.
Утром смотрит: весь в шерсти.
Муж-то, господи прости,
Настоящий обезьян.
А прикинулся брюнетом, чтобы значит,
Скрыть изъян.
Обезьян кричит и скачет,
Кривоног и волосат.
Молодая чуть не плачет.
Обратилась в суд.
Говорят: нет повода...
Случай атавизма...
Лучше примиритесь...
Не дают развода!
Дивные дела! –
Двух мартышек родила.
Отец монтажник – верхолаз
На колокольню Ивана Великого от радости залез
И там на высоте,
На золотом кресте
Трое суток продержался, вися на своем хвосте.
Дали ему премию –
Приз:
Чайный сервиз.
Жена чего ни пожелает, выполняется любой ее каприз!

Что ж, был бы муж, как муж хорош,
И с обезьяной проживешь.

przekład Jerzego Czecha pt. „Małpiszon” w temacie Na wesoło (?)

Z cyklu: Молчание: Тексты 1963,
w: Генрих B. Сапгир "Избранное cтихи", 1993

Снег из фонаря

Днем
Вниманье к мелочам
А по ночам?

Днем совсем другие мелочи
Что-то вроде медной мелочи
Даже лица
Забываются

Фонарь
Выхватывает из мрака
Улицу белую как собака

Под фонарем
Мелькает снег

Снег
Сыплется из фонаря
Я думаю:
Си-ва-но-ря
Она куда-то убегает
А он горит и не мигает

А мы его не замечали
Когда с приятелем скучали
Когда Людмила
Приходила
Мельтешили и мельчали

Ссорились
Сиваноря!
Сыпались
Из фонаря

Теперь
Совсем другое дело
Фонарь
Слепая сила
Света

И кажется
Все фонари

Си-ва-но-ри
Бежит куда-то

Камень
(поэма)

Луна
Вышла из моря
И осветила его до дна

Полное рыб
Чудовищ
Растений
Море засверкало
Как драгоценный камень

И камни на берегу
И люди -
Не просто люди
И камни
Твои глаза огромны
Это не твои глаза

Что за существо
Глядит на другое существо
Прилетевшее оттуда
А эту сцену
Созерцает
Иное существо
Там

Не там
Откуда прилетело
Тело
А там
Где все это как сон
Чужого бытия

Существо говорит существу
И голос
Неузнаваем

Ис!
Шум прибоя
Па!
Брызги
По земному это значит
Искупаемся! -а! - а! - а!

Ты поднялась
Ты вырастаешь
Вытягиваешься
Летишь
И таешь
Переворачивается небо
Вы плаваете
В жидком свете
Среди чудовищ
Рыб
Растений
Быть может на иной планете
В энном измерении

В камне
Который ты бросила в воду

Молчание

Мне
Подарили перстень
С геммой -
На бледном камне
Розовая рыба

Молчание
Ибо

Молчание
Либо

Молчание
Глыба
Изламывается тень
При свете свечи
Хриплое дыхание
Показываю подаренный мне перстень

- Молчи
Молчание

Христиане
Их пытали
Они молчали
- Отрекись
Они молчали
Хрустели кости
Молчание

Ибо
Молчание

Либо
Вырвали язык из гортани!

Остался человек
И небо -

Молчаниe
Какая радость
Какое страшное звучание -
Молчание

Z cyklu: Люстихи: Тексты 1965-1966,
w: Генрих В. Сапгир "Избранное cтихи", 1993

Ты

1
Я и зеркало
Первоклассники
Снег и ты
Праздники

2
Руки -
Родное
Губы -
Иное
Оказалось
Легко
А казалось

3
На снегу
Тепло
Лежать
Звезды
И ты
Заслонила

4
Томленье
И...ленье
И...ленье
Не спеши
Завтра

5
Руки пахнут
Миндалем
Целовал

6
- Уйдем?
- Да.
- Когда?
- Сейчас!
Разговор глаз

7
Прижалась
И сразу
А еще говорят
То да се
Жалость

8
- Да?
- Нет
- Нет?
- Нет!
- Нет?!
- Да

9
Снег
Следы
Досада
Стыд
Пудра
Утро

10
И тот - друг
И этот – друг
Псы!
Шакалы!
Осьминоги!
Под глазами
Темные круги

11
Полудружба
Полужалость
Возмужалость

12
Я помню чудное мгновенье
и т. д.

(Пушкин)

Мгновенье
Ты
Шли годы
Мгновенье
Ты

Z cyklu: Псалмы: Тексты 1965-1966,
w: Генрих В. Сапгир "Избранное cтихи", 1993

Псалом 55

1. Человек хочет поглотить меня человек
но что сделает мне человек?

2. Человек хочет поглотить
Кого?
Меня
Да да! человек
А что?
Человек хочет

3. Кого?
Меня?!
Кто?
Человек?!
Ха ха! человек хочет
ну ну - человек

4. И все же меня хочет

5. Ну что?
Что? Что? Что? Что?!
Что сделает мне человек?

Псалом 132

1. Хорошо летом в солнечный вечер
на даче
двум сочувствующим

2. Листья - и доски - и свет и трава
и мысли - отсутствие мыслей
просвечивает и дышит
греет и гладит
и кладет свои тени

3. Э т о - как драгоценный елей на голове
стекающий на бороду
бороду Ааронову

4. Как роса Ермонская
сходящая на горы Сионские
благословение и жизнь навеки

Z cyklu: Элегии: Тексты 1967-1970,
w: Генрих В. Сапгир "Избранное cтихи", 1993

Счастье

Я вышел на балкон
Спокойно
Уже шагнул через перила
Ах
Земля встречает лоб
Шмяк...
А вокруг - шмыг шмыг шмыг шмыг
Из подвалов из помоек
Из железных гаражей
- Что случилось-чилось-чилось-чилось-чилось
- Это кровь-овь-овь-овь-овь?
- Он откуда-уда-уда-уда-уда?
- Так и надо-ада-ада-ада-ада!
- Бедняга...
Муравей на палец влез
Тоже недоумевает
Агент достал свое стило
- Как это все произошло?
- Это дело-эла-эла-эла-эла
- Посещала-ала-ала-ала-ала
- А подруга изуверка-верка-верка-верка
- Бедняга...
Рассуждения пожелания
Философские обобщения
Сегодняшние известия
И завтрашняя погода
Так!
Я видел
Как сильным ветром
Чаек сносило
Над иссиня-коричневым морем
Всеми пустыми костями
И полыми перьями
Косо простерт
Я кричал
Я кричал по-кошачьи
Над кефалью
Над чудовищным Нечто
Что в пене и брызгах
Летело ко мне
Так!
Я любил эту землю
Из окна самолета
Как чужую планету
И просто в лесу на лугу
Жесткие желтые пижмы
Если выжать и сдуть
На пальцах останется
Запах желтый пушок
Лист полыни сорвать
Растереть...

Н Е Т
Не умею понять!
Запах звучит
Как гром
Море пахнет
Как женщина
Голоса то желтые
То фиолетовые
Все это слишком громко
И огромно
Дверь над Москвой
Раскрыта
Но это не полное счастье
Счастье - свобода -
П а д е н ь е
Что вы? О чем говорите?
Оставьте меня пожалуйста
Я уже т а м
Где т а м ?
З д е с ь
Где з д е с ь ?
Т а м

przekład Jerzego Czecha pt. „O szczęściu” w temacie Szczęście

Красавица

Красавица лежит на пляже - плечо лопатки - все красиво - и книга - может быть читает - и если стать тенью ее головы на странице - тоже прочтешь:
Когда Коля кончил, то передал поскорей газету князю и,
ни слова не говоря, бросился в угол, плотно уткнулся в
него и закрыл руками лицо. Ему было невыразимо
стыдно...
Красавица пошевелила пальцами ноги - и несколько камешков раскатившись - недоумевают белея на солнце - почему она их отвергла? - и если стать этим - перепелиным яйцом - то вероятно расслышишь в шуме прибоя слова Одиссея:
Руки, богиня иль смертная дева, к тебе простираю!
Если одна из богинь ты, владычиц пространного неба,
То с Артемидою только, великою дочерью Зевса,
Можешь сходна быть лица красотою и станом высоким;
Если ж одна ты из смертных... и так далее
Солнце поглаживает спину - углубляясь в ямки бедер - нажимает всем горячим небом - хочет ощутимо сделать больно - чтобы ночью красавица вспоминая ревнивое солнце говорила любовнику мужу - "не трогай... мне больно... я сегодня у моря сгорела..." - и если стать как-нибудь его ладонью - можно услышать как стучит ее сердце:
Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук и т.д.

Z cyklu: Сонеты на рубашках: Тексты 1975-1989, w: Генрих В. Сапгир "Избранное cтихи", 1993

Тело

Здесь только оболочка. Слезы вытри -
сказал отец Димитрий

Продуто солнцем – всё в огромных дырах
И время водопадом – сквозь меня
Но стыну гипсом видимость храня
В метро в такси на улицах в квартирах

Меня легко представить как коня:
Храп трепет плоть. Но вообще я сыро:
Вспотевший вкус черствеющего сыра
В рогоже скользких мускулов возня

Чудовищный костюм – мильоны клеток
Дворец из тканей радужных расцветок
Пожалуй скиньте если надоест

Я многим тесно... А иным просторно...
Но вчуже видеть просто смехотворно
Как это решето спит! любит! ест!

Дух

Звезда ребенок бык сердечко птичье –
Все вздыблено и все летит – люблю –
И налету из хаоса леплю
Огонь цветок – все – новые обличья

Мое существованье фантастично
Разматываясь космос шевелю
И самого себя хочу настичь я
Стремясь из бесконечности к нулю

Есть! пойман!.. Нет! Еще ты дремлешь в стебле
Но как я одинок на самом деле
Ведь это я всё я – жасмин и моль и солнца свет

В башке поэта шалого от пьянства
Ни времени не знаю ни пространства
И изнутри трясу его сонет

Она

Не по любви а с отвращеньем
Чужое тело обнимала...
Не рада новым ощущеньем
На спинке стула задремала

Вина и водки нахлесталась
Подмышки серые от пота
Морщины страшная усталость...
Но предстояла мне работа

Меня вращали в барабане
Пытали в щелочном тумане
Под утюгом мне было тяжко!

И вот обняв чужую шею
Я снова девственно белею
Я пахну свежестью – рубашка!

Z tomu „Любовь на помойке: Стихи”, 1994

Любовь на помойке

ты говоришь: я люблю любить на помойке
нет это город-помойка обступает тебя и меня
любят нас голуби облезлые будто крысы
и крысы в бумаге возятся как голуби шурша

здесь за гаражами возле ржавых баков
Боже! наконец-то... Господи! мы одни...
кирпичи и камни битые бутылки -
прекрасная природа и поле для любви

ах эти пуговки пуговки пуговки...
молния вжик! - и выходишь из кокона
обнимая лаская друг друга мы всё еще гусеницы
погоди погоди! станем бабочками

высоко над помойкой синеет небесный квадрат
к нам благосклонно высокое Око Его:
крыши и окна колодцем - и там на самом дне -
два белых червяка - Единое Существо

Двое в городе

в городе как в лесу - при всех самозабвенно
рука и два затылка - в лесу как в лесу -
идут и обнимаются - даже грибами пахнет -
натягивает ширинку - и трескается асфальт

в метро прижимаются тесно - в лесу людей
под светофором крупно: зеленые зрачки
как шелковиста кожа в лесу автомашин
раскачиваются двое на самой белой черте

кто-то что-то выплеснул - пиво или помои
как не стыдно! в городе! в лесу носов и глаз...
кудри ее - в бумажках в очистках как в папильотках
за ворот ему стекает смятый пакет молока

Z tomu „Летящий и спящий: Рассказы в прозе и стихах”, 1997

Рыба

Приморский поселок плыл в желтом предвечерье.
Старушка, которая возилась в саду, зорко глянула на меня и выпустила большеголовую розовую рыбу.
Рыба поплыла, колеблясь неким лилово-розовым призраком над знойным шоссе...
Что-то подсказало мне: не оглядываться. Конечно, оглянулся - рыба стояла в воздухе в пяти-шести шагах.
Я затряс головой: рыба исчезла, старушка - нет, она зорко смотрела над кустами вянущих роз.
Я уверил себя, что почудилось, и пошел дальше в горку - обернулся: рыба следовала за мной, чуть поотстав.
Я быстро свернул за угол и притаился в кустах акации. Рыба важно проплыла мимо - я обрадовался. Рыба вернулась и рыскала, как собака, потерявшая след. Она была явно растеряна.
Мне стало жалко рыбу. Может быть, она долго томилась в голове у старушки - некое неосуществленное желание. И вот счастливый случай, или, может быть, пахло от меня особенно для нее привлекательно (бывает) - рыба вынырнула на свободу и овеществилась.
Я выступил из кустов, показался рыбе - не оглядываясь, пошел вниз по узкому проулку к своей калитке.
Дома я выпил чаю, рыбе дал, что у меня было - холодных котлет целую тарелку, все сожрала.
Ночью спал плохо, мешала рыба - то и дело тычется своими костистыми плавниками (или что там еще у нее) в плечо, царапает.
Утром бросил ей полбуханки - испугался - чуть по локоть руку не отхватила, с хрустом стала перемалывать сухой хлеб своей костяной броней.
Задумался я: чем буду кормить чужое желание? Своей плотью? И на что оно мне?
Было бы это желание юной девушки с едва наметившимися сосцами, а то старуха в блеклой кофте, загорелая, как солдат, - шея и кисти рук.
Решил я отвести рыбу обратно.
Не оглядываясь, я поднимался по извилистому проулку, был уверен: рыба следует за мной.
Вот и белая стена дома, розы за ребристым штакетником. Хозяйка, как и вчера, мутно смотрит на меня - сквозь.
Рыба подплыла к ней, обернулась своей тупой мордой. Теперь они обе - рыба и хозяйка - смотрят на меня. Да полноте, так ли уж стара и непривлекательна эта пожилая женщина?
Во мне поднималось что-то, не больно ломая мои ребра и сжимая внутренности - вдруг серо-серебристая длинная рыба выскочила из меня - и я ощутил себя пустым, как пакет.
Она вращала моими зеленоватыми глазами, во рту ее двигался мой язык - я узнал свой недостающий зуб, она что-то говорила - какие-то пустяки... Я чувствовал себя совсем сплющенным - без содержания, как консервная банка на трамвайном рельсе.
Хозяйкина рыба обрадовалась моей - карие с желтизной очи удивленно остановились, по извилистой губе скользнула улыбка. Обе рыбы как-то противоестественно прыгнули навстречу друг другу - и с яростью стали пожирать друг друга, давясь, обжигаясь, со свистом всасывая мозги и потроха.
Ни обо мне, ни о какой женщине - молодой или старой - уже не было и речи, мы просто могли не существовать.

przekład Anny Skotnickiej-Maj pt. „Ryba” w temacie Przypowieść

Inne utwory poetyckie Gienricha Sapgira w tematach: Zaplątani w wirtualnej sieci,
Defilady i pochody/O głupkach, durniach, kretynach i im podobnych, Miniatury poetyckie, Los i przeznaczenie.Ryszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 31.08.11 o godzinie 20:15

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Osip Mandelsztam (Осип Эмильевич Мандельштам, 1891-1938) – poeta i pisarz rosyjski, jeden z najwybitniejszych autorów XX wieku. Urodził się w Warszawie w rodzinie żydowskiej, jego ojciec był rękawicznikiem, zajmował się też handlem skórami, matka była nauczycielką muzyki. Osip, kiedy miał trzy lata, wyjechał z rodzicami do Rosji, gdzie rodzina Mandelsztamów zamieszkała najpierw w Pawłowsku pod Sankt-Petersburgiem, a później w samym Sankt-Petersburgu. Tam Osip pobierał naukę w szkole handlowej, uzupełnioną o prywatne lekcje domowe u guwernantek. Poza nauką handlu, uczył się też literatury, filozofii i muzyki. W 1907 roku wyjechał do Paryża, gdzie słuchał wykładów na Sorbonie, potem udał się do Szwajcarii i Włoch. W latach 1909-1910 studiował literaturę francuską na uniwersytecie w Heilderbergu, a w latach 1911-1917 filozofię w Sankt-Petersburgu. Debiutował jako poeta w 1910 roku, w piśmie "Apollon". Sławę przyniosły mu tomy wierszy: „Камень” (1913) i Скорбные элегии” (1923). Potem opublikował jeszcze tomy: „Вторая книга” (1923) oraz „ Стихотворения” (1928). Na początku lat 30-tych Mandelsztam poświecił się twórczości prozatorskiej. Uważany jest za jednego z najwybitniejszych przedstawicieli akmeizmu.
W latach 1934-1937 dosięgły go represje terroru bolszewickiego . Na osobisty rozkaz Stalina, czego pretekstem miał być wiersz „Żyjemy tu, nie czując pod stopami ziemi...” (czytaj w tematach: Totalitaryzm i Wiersze, które wywoływały lub mogą wywołać „święte oburzenie”) został aresztowany i skazany na 4 lata ciężkich robót. Karę odbywał w łagrach w Czerdyniu i Woroneżu. Po uwolnieniu w 1937 roku, w maju 1938 roku został ponownie aresztowany i skazany na kolejne 5 lat w łagrach. Zmarł z wycieńczenia w obozie przejściowym Вторая Речка pod Władywostokiem 27 grudnia 1938 roku, w wieku 47 lat. Pisane w latach trzydziestych utwory Madelsztama nie mogły być publikowane ze względów na cenzurę państwową. Dużą ich część zachowała wdowa po poecie Nadieżda Mandlsztam. Ukazały się one dopiero w wydawnictwach podziemnych w latach 70-tych w tomach: „Новые стихотворения 1930-34” i „Воронежские тетради 1935-37”. Wiersze Mandelsztama tłumaczyli na język polski m. in. Leopold Lewin, Seweryn Pollak, Stanisław Barańczak, Adam Pomorski, Maria Leśniewska, Wiktor Woroszylski, Jerzy Pomianowski, Kazimierz Andrzej Jaworski i Jarosław Marek Rymkiewicz. Na szczególną uwagę zasługuje wydany ostatnio tom Osipa Mandelsztama: 44 wiersze i kilka fragmentów. Przekłady i komentarze Jarosława Marka Rymkiewicza. Wyd. Sic! Warszawa 2009.

* * *

Смутно-дышащими листьями
Черный ветер шелестит,
И трепещущая ласточка
B темном небе круг чертит.
Тихо спорят в сердце ласковом
Умирающем моем
Наступающие сумерки
С догорающим лучом.
И над лесом вечереющим
Стала медная луна.
Отчего так мало музыки
И такая тишина?

1911

przekład Marii Leśniewskiej pt. „***[Liśćmi
mgliście dyszącymi...]” w temacie Cisza w poezji

* * *

Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!"- сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.

Божье имя, как большая птица,
Вылетало из моей груди.
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади.

1912

przekład Leopolda Lewina pt. „***[ Męczy mnie
twój obraz, jego drganie...” w temacie Wiara

Ахматова

Вполоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.

Зловещий голос - горький хмель -
Души расковывает недра:
Так - негодующая Федра -
Стояла некогда Рашель.

1914

przekład Jarosława Marka Rymkiewicza
pt. „Achmatowa” w temacie Poeci poetom

* * *

Мне холодно. Прозрачная весна
В зеленый пух Петрополь одевает,
Но, как медуза, невская волна
Мне отвращенье легкое внушает.
По набережной северной реки
Автомобилей мчатся светляки,
Летят стрекозы и жуки стальные,
Мерцают звезд булавки золотые,
Но никакие звезды не убьют
Морской воды тяжелый изумруд.

1916

przekład Leopolda Lewina pt. „***[Chłodno mi...]”
w temacie Nim przyjdzie wiosna...

* * *

Du, Doppelgänger! du, bleicher Geselle!

В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа,
Нам пели Шуберта — родная колыбель.
Шумела мельница, и в песнях урагана
Смеялся музыки голубоглазый хмель.

Старинной песни мир — коричневый, зеленый,
Но только вечно молодой,
Где соловьиных лип рокочущие кроны
С безумной яростью качает царь лесной.

И сила страшная ночного возвращенья —
Та песня дикая, как черное вино:
Это двойник, пустое привиденье,
Бессмысленно глядит в холодное окно!

1918

przekład Jarosława Marka Rymkiewicza pt. „***[Tego wieczoru milczał
organów las wysoki...]” w temacie Sobowtóry w życiu i fikcji literackiej

* * *

Умывался ночью на дворе, -
Твердь сияла грубыми звездами.
Звездный луч - как соль на топоре,
Стынет бочка с полными краями.
На замок закрыты ворота,
И земля по совести сурова, -
Чище правды свежего холста
Вряд ли где отыщется основа.
Тает в бочке, словно соль, звезда,
И вода студеная чернее,
Чище смерть, соленее беда,
И земля правдивей и страшнее.

1921

przekład Jarosława Marka Rymkiewicza pt. „***[W nocy myję się
tu na dworze...]” w temacie Przemoc w majestacie prawa

* * *

Я буду метаться по табору улицы темной
За веткой черемухи в черной рессорной карете,
За капором снега, за вечным, за мельничным шумом...

Я только запомнил каштановых прядей осечки,
Придымленных горечью, нет - с муравьиной кислинкой,
От них на губах остается янтарная сухость.

В такие минуты и воздух мне кажется карим,
И кольца зрачков одеваются выпушкой светлой,
И то, что я знаю о яблочной, розовой коже...

Но все же скрипели извозчичьих санок полозья,
B плетенку рогожи глядели колючие звезды,
И били вразрядку копыта по клавишам мерзлым.

И только и свету, что в звездной колючей неправде,
А жизнь проплывет театрального капора пеной;
И некому молвить: "Из табора улицы темной..."

1925

przekład Leopolda Lewina pt. „***[ I po obozie ciemnej
ulicy będę się miotał...]” w temacie Na miejskich ulicach...

* * *

Нет, не спрятаться мне от великой муры
За извозчичью спину-Москву -
Я трамвайная вишенка страшной поры
И не знаю - зачем я живу.
Ты со мною поедешь на "А" и на "Б"
Посмотреть, кто скорее умрет.
А она - то сжимается, как воробей,
То растет, как воздушный пирог.
И едва успевает грозить из дупла -
Ты - как хочешь, а я не рискну,
У кого под перчаткой не хватит тепла,
Чтоб объехать всю курву-Москву.

Апрель 1931

przekład Jarosława Marka Rymkiewicza pt. „***[Nie, przed tą
wielką brednią ja się nie ukryję...]” w temacie Totalitaryzm

* * *

Квартира тиха, как бумага -
Пустая без всяких затей -
И слышно, как булькает влага
По трубам внутри батарей.

Имущество в полном порядке,
Лягушкой застыл телефон,
Видавшие виды манатки
На улицу просятся вон.

А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать -
А я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть...

Пайковые книги читаю,
Пеньковые речи ловлю,
И грозные баюшки-баю
Кулацкому баю пою.

Какой-нибудь изобразитель,
Чесатель колхозного льна,
Чернила и крови смеситель
Достоин такого рожна.

Какой-нибудь честный предатель,
Проваренный в чистках, как соль,
Жены и детей содержатель -
Такую ухлопает моль...

Давай же с тобой, как на плахе,
За семьдесят лет, начинать -
Тебе, старику и неряхе,
Пора сапогами стучать.

И вместо ключа Ипокрены
Домашнего страха струя
Ворвется в халтурные стены
Московского злого жилья.

Ноябрь 1933

przekład Jarosława Marka Rymkiewicza pt. „***[Mieszkanie
ciche jak papiery...]” w temacie W wynajętych pokojach

* * *

Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина.

Ноябрь 1933

przekład Stanisława Barańczaka pt. "***[Żyjemy tu, nie czując pod stopami ziemi...]"
w tematach: Totalitaryzm i Wiersze, które wywoływały lub mogą wywołać „święte oburzenie”

* * *

Я живу на важных огородах, -
Ванька-ключник мог бы здесь гулять.
Ветер служит даром на заводах,
И далеко убегает гать.
Чернопахотная ночь степных закраин
В мелкобисерных иззябла огоньках.
За стеной обиженный хозяин
Ходит-бродит в русских сапогах.
И богато искривилась половица -
Этой палубы гробовая доска.
У чужих людей мне плохо спится,
И своя-то жизнь мне не близка.

Апрель 1935

przekład Jarosława Marka Rymkiewicza pt. „***[Żyję tu w ważnych
warzywnikach...]” w temacie „Okrutną zagadką jest życie”...

* * *

На меня нацелилась груша да черемуха -
Силою рассыпчатой бьет меня без промаха.
Кисти вместе с звездами, звезды вместе с кистями, -
Что за двоевластье там? B чьем соцветьи истина?
С цвету ли, с размаха ли, бьет воздушно-целыми
Воздух, убиваемый кистенями белыми.
И двойного запаха сладость неуживчива:
Борется и тянется - смешана, обрывчива.

4 мая 1937

przekład Jarosława Marka Rymkiewicza pt. „***Celują
we mnie obie – czeremcha i grusza...]” w temacie Kwiaty

Inne wiersze Osipa Mandelsztama w tematach:
Poezja i muzyka, s. 1, s. 5, Noce bezsenne..., Ciało mojego ciała, Dom, W poetyckim terrarium, Głosy i dźwięki, szepty i krzyki, „Okrutną zagadką jest życie”..., Rozstania, Magia kina, Autoportret w lustrze wiersza, Sport w poezji – poezja w sporcie, Potrawy
i napoje..., Marzenia, Żydzi, judaizm i kultura żydowska w poezji, Cyganie i ich kulturaAnna B. edytował(a) ten post dnia 18.08.12 o godzinie 08:44

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Marina Cwietajewa (Марина Ивановна Цветаева 1892-1941) – poetka rosyjska, jedna
z najwybitniejszych poetek pierwszej polowy XX wieku, pochodziła z rodziny inteligenckiej,
jej ojciec był profesorem na wyższej uczelni, matka pianistką. Wiersze zaczęła już pisać w wieku 6 lat, pierwsze tomiki: „Вечерний альбом” („Album wieczorny”, 1910) i „Волшебный фонарь” („Latarnia czarnoksięska”, 1912) wydawała własnym nakładem. Kiedy miała 10 lat jej matka zachorowała na gruźlicę i w celach leczniczych zaczęła jeździć do różnych szpitali i sanatoriów w różnych krajach Europy (Włochy, Szwajcaria, Niemcy) zabierając ze sobą Marynę. Dzięki temu Maryna szybko opanowała kilka języków obcych, uczestniczyła w kursie języka francuskiego na Sorbonie, pisała wiersze po rosyjsku, francusku i niemiecku, matury jednak nie zdała. W 1912 roku wyszła za mąż za Siergieja Efrona – ucznia liceum, późniejszego pisarza i publicysty. Ze związku tego Maryna urodziła dwie córki, ojcem trzeciego jej dziecka, syna Gieorgija był prawdopodobnie znany poeta i pisarz Borys Pasternak. Małżeństwo Cwietajewy nie było udane, po trzech latach poetka sama wychowywała już pierwszą córkę, ponieważ mąż zgłosił się na ochotnika do armii. Początkowo walczył przeciwko bolszewikom, potem był agentem NKWD, zamieszanym w różne porwania i morderstwa na tle politycznym, na koniec aresztowany przez NKWD i rozstrzelany za sprzeniewierzenie ideałów rewolucji. Cwietajewa wraz z mężem żyła na koszt swego ojca, a po jego śmierci ze spadku. W latach 1922-1939 Cwietajewa przebywała na emigracji, w Berlinie, Pradze i Paryżu, utrzymując się ze skromnych zasiłów dla emigrantów. Po powrocie do Związku Radzieckiego nadal nie mogła znaleźć żadnej pracy, nawet najprostszej fizycznej. Nędza, osamotnienie i depresja doprowadziły ją do śmierci samobójczej. Poetka powiesiła się 31 sierpnia 1941 roku, w wieku 49 lat. Do dzisiaj spoczywa w anonimowym grobie, w bliżej nieznamnym miejscu, prawdopodobnie na małym cmentarzu w miejscowości Jełabuga w Tatarstanie, gdzie spędziła ostatnie lata życia. Tam też siostra Anastazja postawiła Jej pomink przy pustej mogile. Wiersze Cwietajewej pomimo wysokiej oceny uznanych autorytetów, m. in. Walerego Briusowa i Nikołaja Gumilowa, przez wiele lat nie były szerszej znane. Wiele z nich zaginęło. Dopiero w latach 60-tych XX wieku, 20 lat po jej śmierci zaczęto doceniać Jej dorobek poetycki. Wiersze Cwietajewej tłumaczyli na polski: Mieczysław Jastrun, Mieczysława Buczkówna, Wiktor Woroszylski, Joanna Polakówna, Maria Leśniewska, Danuta Wawiłow, Józef Waczków, Seweryn Pollak, Andrzej Mandalian, Jerzy Litwiniuk, Leszek Engelking, Robert Stiller, Joanna Salamon, Beata Szymańska. Moje przekłady ukazały się w tomiku: Marina Cwietajewa. Wiersze. Wybrał, z rosyjskiego przełożył i opracował Ryszard Mierzejewski. Pieszyce 2015.

Z tomu „Вечерний альбом”, 1910





Лесное царство

                                                Аcе

Ты - принцесса из царства не светского,
Он - твой рыцарь, готовый на все…
О, как много в вас милого, детского,
Как понятно мне счастье твое!
В светлой чаще берез, где просветами
Голубеет сквозь листья вода,
Хорошо обменяться ответами,
Хорошо быть принцессой. О, да!
Тихим вечером, медленно тающим,
Там, где сосны, болото и мхи,
Хорошо над костром догорающим
Говорить о закате стихи.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “Leśne
królestwo” w temacie Dzieciństwo

Жертвам школьных сумерок

Милые, ранние веточки,
Гордость и счастье земли,
Деточки, грустные деточки,
О, почему вы ушли?
Думы смущает заветные
Ваш неуслышанный стон.
Сколько-то листья газетные
Кроют безвестных имен!…
Губы, теперь онемелые,
Тихо шепнули: “Не то”…
Смерти довериться, смелые,
Что вас заставило, что?
Ужас ли дум неожиданных,
Душу зажегший вопрос,
Подвигов жажда ль невиданных,
Или предчувствие гроз, -
Спите в покое чарующем!
Смерть хороша - на заре!
Вспомним о вас на пирующем,
Бурно-могучем костре.
- Правы ли на смерть идущие?
Вечно ли будет темно?
Это узнают грядущие,
Нам это знать - не дано.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “Ofiarom
szkolnego zmroku” w temacie Trudne pytania

Аkbapeль

Амбразуры окон потемнели,
Не вздыхает ветерок долинный,
Ясен вечер; сквозь вершину ели
Кинул месяц первый луч свой длинный.
Ангел взоры опустил святые,
Люди рады тени промелькнувшей,
И спокойны глазки золотые
Нежной девочки, к окну прильнувшей.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “Akwarela”
w temacie Wstrzymaj się chwilo, jesteś tak piękna!...

Tpи пoцeлyя

- “Какие маленькие зубки!
И заводная! В парике!”
Она смеясь прижала губки
К ее руке.

- “Как хорошо уйти от гула!
Ты слышишь скрипку вдалеке?”
Она задумчиво прильнула
К его руке.

- “Отдать всю душу, но кому бы?
Мы счастье строим — на песке!”
Она в слезах прижала губы
К своей руке.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “Trzy pocałunki”
w temacie Pocałunki

Z tomu "Волшебный фонарь", 1912





Под Новый год

Встретим пришельца лампадкой,
Тихим и верным огнем.
Только ни вздоха украдкой,
Ни вздоха о нем!

Яркого света не надо,
Лампу совсем привернем.
Только о лучшем ни взгляда,
Ни взгляда о нем!

Пусть в треволненье беспечном
Год нам покажется днем!
Только ни мысли о вечном,
Ни мысли о нем!

Станем «сестричками» снова,
Крепче друг к другу прильнем.
Только о прошлом ни слова,
Ни слова о нем!

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. "Na Nowy Rok" w temacie Marzenia

Декабрь и январь

В декабре на заре было счастье,
Длилось — миг.
Настоящее, первое счастье
Не из книг!

В январе на заре было горе,
Длилось — час.
Настоящее, горькое горе
В первый раз!

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. "Grudzień i styczeń" w temacie Zima

Слезы

Слезы? Мы плачем о темной передней,
Где канделябра никто не зажег;
Плачем о том, что на крыше соседней
Стаял снежок;

Плачем о юных, о вешних березках,
О несмолкающем звоне в тени;
Плачем, как дети, о всех отголосках
В майские дни.

Только слезами мы путь обозначим
В мир упоений, не данный судьбой…
И над озябшим котенком мы плачем,
Как над собой.

Отнято все, — и покой и молчанье.
Милый, ты много из сердца унес!
Но не сумел унести на прощанье
Нескольких слез.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "Łzy"
w temacie Łzy, płacz, rozpacz...

Z tomu "Стихи к Блоку", 1921





* * *

Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ,
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.

Имя твое — ах, нельзя! -
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим — сон глубок.

15 апреля 1916

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Imię twoje –
-w ręku ptak...]" w temacie Poeci poetom

* * *

Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.

Мимо окон моих — бесстрастный -
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.

Я на душу твою — не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.

И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому святому лику
Только издали поклонюсь.

И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег,
И во имя твое святое,
Поцелую вечерний снег. -

Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий — святыя славы -
Вседержитель моей души.

2 мая 1916

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Przechodzisz
ku Zachodowi Śłońca...]" w temacie Poeci poetom

* * *

Вот он — гляди — уставший от чужбин,
Вождь без дружин.
Вот — горстью пьет из горной быстрины -
Князь без страны.
Там всё ему: и княжество, и рать,
И хлеб, и мать.
Красно́ твое наследие, — владей,
Друг без друзей!

15 августа 1921

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. “***[Oto on...] w temacie Emigracja

Z tomu “Вeрсты”, 1922





* * *

В лоб целовать — заботу стереть.
В лоб целую.
В глаза целовать — бессонницу снять.
В глаза целую.
В губы целовать — водой напоить.
В губы целую.
В лоб целовать — память стереть.
В лоб целую.

5 июня 1917

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. ***[W czoło całować...]” w temacie Pocałunki

* * *

Я расскажу тебе — про великий обман:
Я расскажу тебе, как ниспадает туман
На молодые деревья, на старые пни.
Я расскажу тебе, как погасают огни
В низких домах, как — пришелец египетских стран —
В узкую дудку под деревом дует цыган.

Я расскажу тебе — про великую ложь:
Я расскажу тебе, как зажимается нож
В узкой руке, — как вздымаются ветром веков
Кудри у юных — и бороды у стариков.

Рокот веков.
Топот подков.

4 июня 1918

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Opowiem ci...]"
w temacie Mów do mnie...

* * *

Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух — не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

Пляшущим шагом прошла по земле!- Неба дочь!
С полным передником роз!- Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре!- Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари — и ответной улыбки прорез…
- Я и в предсмертной икоте останусь поэтом

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Wiem,
umrę o świcie!...]" w temacie Śmierć

Z tomu “Ремесло”, 1923





* * *

О первое солнце над первым лбом!
И эти — на солнце прямо -
Дымящие — черным двойным жерлом -
Большие глаза Адама.

О первая ревность, о первый яд
Змеиный — под грудью левой!
В высокое небо вперенный взгляд:
Адам, проглядевший Еву!

Врожденная рана высоких душ,
О Зависть моя! О Ревность!
О всех мне Адамов затмивший Муж:
Крылатое солнце древних!

10 мая 1921

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[O pierwsze słońce nad pierwszym pagórkiem!...]"
w temacie Między sacrum a profanum (Motywy religijne w poezji świeckiej)

* * *

- Грудь Ваша благоуханна,
Как розмариновый ларчик…
Ясновельможна панна…
- Мой молодой господарчик…
- Чем заплачу за щедроты:
Темен, негромок, непризнан…
Из-под ресничного взлету
Что-то ответило: — Жизнью!
В каждом пришельце гонимом
Пану мы Иезусу — служим…
Мнет в замешательстве мнимом
Горсть неподдельных жемчужин.
Перлы рассыпались, — слезы!
Каждой ресницей нацелясь,
Смотрит, как в прахе елозя,
Их подбирает пришелец.

13 мая 1921

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[- Pierś twoja wonna...]”
w temacie ”Okrutną zagadką jest życie”...

Z tomu “После России”, 1928





* * *

Ночные шепота: шелка
Разбрасывающая рука.
Ночные шепота: шелка
Разглаживающие уста.
Счета
Всех ревностей дневных -
и вспых
Всех древностей — и стиснув челюсти -
И стих
Спор -
В шелесте…
И лист
В стекло…
И первой птицы свист.
- Сколь чист! — И вздох.
Не тот. — Ушло.
Ушла.
И вздрог
Плеча.
Ничто
Тщета.
Конец.
Как нет.

И в эту суету сует
Сей меч: рассвет.

17 июня 1922

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Nocne szepty: jedwabie...]"
w temacie W głąb siebie... ("Szaleństwo i geniusz")

Берлину

Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта — как рукоплесканья.
Поздравствовалось — и слилось.
В оставленности златозарной
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!

10 июля 1922

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. “Berlinowi” w temacie Tęsknota

* * *

Светло - серебряная цвель
Над зарослями и бассейнами.
И занавес дохнёт — и в щель
Колеблющийся и рассеянный

Свет… Падающая вода
Чадры. (Не прикажу — не двинешься!)
Так пэри к спящим иногда
Прокрадываются в любимицы.

Ибо не ведающим лет
— Спи!— головокруженье нравится.
Не вычитав моих примет,
Спи, нежное мое неравенство!

Спи.— Вымыслом останусь, лба
Разглаживающим неровности.
Так Музы к смертным иногда
Напрашиваются в любовницы.

16 июля 1922

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Światło -
- srebrne celnicze tarcze...]" w temacie Światło
        
        
Z tomu "Избрванные произведения", 1965





* * *

Благодарю, о Господь,
За Океан и за Сушу,
И за прелестную плоть,
И за бессмертную душу,

И за горячую кровь,
И за холодную воду.
- Благодарю за любовь.
Благодарю за погоду.

9 ноября 1918

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***
[Dziękuję Ci Panie...]” w temacie Modlitwa

* * *

Ты меня никогда не прогонишь:
Не отталкивают весну!
Ты меня и перстом не тронешь:
Слишком нежно пою ко сну!

Ты меня никогда не ославишь:
Мое имя — вода для уст!
Ты меня никогда не оставишь:
Дверь открыта, и дом твой – пуст!

Июль 1919

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Nigdy
mnie nie odepchniesz...]” w temacie Miłość

* * *

Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет — мелкой,
Миска — плоской.
                             Через край — и мимо
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.

6 января 1934

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Otworzyłam
żyły...]" w temacie "Okrutną zagadką jest życie"...

* * *

В мыслях об ином, инаком,
И ненайденном, как клад,
Шаг за шагом, мак за маком -
Обезглавила весь сад.

Так, когда-нибудь, в сухое
Лето, поля на краю,
Смерть рассеянной рукою
Снимет голову - мою.

5-6 сентября 1936

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Myśląc
o innym...]”w temacie Los i przeznaczenie

* * *

Когда я гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые — как художника кистью,
Картину кончающего наконец,
Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине – забыт.

20 октября 1936

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Kiedy patrzę
na lecące liście...]” w temacie O przemijaniu...

* * *

- Пора! для этого огня —
Стара!
— Любовь — старей меня!

— Пятидесяти январей
Гора!
— Любовь — еще старей:
Стара, как хвощ, стара, как змей,
Старей ливонских янтарей,
Всех привиденских кораблей
Старей! — камней, старей — морей…
Но боль, которая в груди,
Старей любви, старей любви.

23 января 1940

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Już pora!
Na ten ogień!...]" w temacie Starość

* * *

Пора снимать янтарь,]
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный…

Февраль 1941

przekład Ryszard Mierzejewskiego pt. “***[Czas
bursztyn oddzielić...]” w temacie Czas, zegary...Ten post został edytowany przez Autora dnia 27.01.15 o godzinie 02:11

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Sergiusz Jesienin (Сергей Александрович Есенин 1895-1925) - urodził się na wsi, w rodzinie chłopskiej. Porzucony przez rodziców, wychowywany był przez dziadków. Od 1912 r. mieszkał w Moskwie, gdzie pracował jako korektor w drukarni i eksternistycznie studiował przez półtora roku na tamtejszym uniwersytecie. W 1915 r. wyjechał do Petersburga, gdzie związał się z młodym ruchem poetyckiej awangardy. Niektóre zawarte tam znajomości, na przykład z wybitnymi poetami Aleksandrem Błokiem, Andrjejem Biełym czy Nikołajem Klujewem, wywarły duży wpływ na kształtowanie się Jego twórczości.
W 1919 r. był jednym z ojców założycieli imażynizmu - awangardowego ruchu poetyckiego, który głosił prymat obrazu (ang. image) nad innymi środkami stylistycznymi w wierszu. Za życia opublikował osiem tomów poezji: „Радуница” (1916), „Сельский часослов” (1918), „Кобыльи корабли” (1920), „Трерядница”, (1921), „Исповедь хулигана” (1921), „Москва кабацкая”, 1922 „Стихи скандалиста” (1923) i „Персидские мотивы” (1925). W swojej twórczości łączył rosyjską tradycję ludową z mitologią grecką perską. Z czasem pojawiły się w Jego utworach motywy katastroficzne i anarchistyczne, związane z rozczarowaniem i buntem wobec nowego porządku polityczno-społecznego w Związku Radzieckim. Wielką rolę w Jego życiu odegrała miłość, czego dowodem było m. in. pięć zawartych małżeństw. Czwartą Jego żoną, miłością życia, była znana tancerka duńska Isadora Duncan, piątą - Sofia Tołstoj (wnuczka znanego powieściopisarza Lwa Tołstoja). Jesienin zmarł śmiercią samobójczą w niewyjaśnionych do dzisiaj okolicznościach, mając zaledwie 30 lat. Zaliczany jest niewątpliwie do najwybitniejszych poetów XX wieku na świecie.
Jego wiersze tłumaczyli na polski znani i cenieni poeci i tłumacze, m. in. Bruno Jasieński, Władysław Broniewski, Jan Brzechwa, Seweryn Pollak, Wiktor Woroszylski, Anna Kamieńska, Bogdan Ostromęcki, Mieczysława Buczkówna, Artur Międzyrzecki, Józef Waczków, Władysław Słobodnik, Tadeusz Mongird, Adam Pomorski,
Zbigniew Dmitroca. Wydano m. in.: Poezje. Wybór Ziemowita Fedeckiego. PIW, Warszawa 1975; Poezje. Wybrał i przełożył Tadeusz Nowak. Wydawnictwo Literackie, Kraków 1984; Moja gwiazdo płoń. Wybrała Maria Matyka. Wydawnictwo Miniatura, Kraków 1991.
        
        
Z tomu “Персидские мотивы “, 1925





* * *

Быть поэтом — это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом — значит петь раздолье,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет — ему не больно,
У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого —
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка.

Магомет перехитрил в коране,
Запрещая крепкие напитки,
Потому поэт не перестанет
Пить вино, когда идет на пытки.

И когда поэт идет к любимой,
А любимая с другим лежит на ложе,
Влагою живительной хранимый,
Он ей в сердце не запустит ножик.

Но, горя ревнивою отвагой,
Будет вслух насвистывать до дома:
Ну и что ж, помру себе бродягой,
На земле и это нам знакомо.

[i]Август 1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Być poetą -
- to znaczy, że...] w temacie Być poetą...

* * *

В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог.

У меня в руках довольно силы,
В волосах есть золото и медь.
Голос пери нежный и красивый.
У меня в руках довольно силы,
Но дверей не смог я отпереть.

Ни к чему в любви моей отвага.
И зачем? Кому мне песни петь? —
Если стала неревнивой Шага,
Коль дверей не смог я отпереть,
Ни к чему в любви моей отвага.

Мне пора обратно ехать в Русь.
Персия! Тебя ли покидаю?
Навсегда ль с тобою расстаюсь
Из любви к родимому мне краю?
Мне пора обратно ехать в Русь.

До свиданья, пери, до свиданья,
Пусть не смог я двери отпереть,
Ты дала красивое страданье,
Про тебя на родине мне петь.
До свиданья, пери, до свиданья.

1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[W Chorosanie
są takie drzwi...]" w temacie Pożegnania, ostatnie słowa...

* * * *

Воздух прозрачный и синий,
Выйду в цветочные чащи.
Путник, в лазурь уходящий,
Ты не дойдешь до пустыни.
Воздух прозрачный и синий.

Лугом пройдешь, как садом,
Садом — в цветенье диком,
Ты не удержишься взглядом,
Чтоб не припасть к гвоздикам.
Лугом пройдешь, как садом.

Шепот ли, шорох иль шелест —
Нежность, как песни Саади.
Вмиг отразится во взгляде
Месяца желтая прелесть
Нежность, как песни Саади.

Голос раздастся пери,
Тихий, как флейта Гассана.
В крепких объятиях стана
Нет ни тревог, ни потери,
Только лишь флейта Гассана.

Вот он, удел желанный
Всех, кто в пути устали.
Ветер благоуханный
Пью я сухими устами,
Ветер благоуханный.

1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Powietrze przejrzyste
i błękitne...] w temacie Wędrówką życie jest człowieka

* * *

Глупое сердце, не бейся!
Все мы обмануты счастьем,
Нищий лишь просит участья...
Глупое сердце, не бейся.

Месяца желтые чары
Льют по каштанам в пролесь.
Лале склонясь на шальвары,
Я под чадрою укроюсь.
Глупое сердце, не бейся.

Все мы порою, как дети.
Часто смеемся и плачем:
Выпали нам на свете
Радости и неудачи.
Глупое сердце, не бейся.

Многие видел я страны.
Счастья искал повсюду,
Только удел желанный
Больше искать не буду.
Глупое сердце, не бейся.

Жизнь не совсем обманула.
Новой напьемся силой.
Сердце, ты хоть бы заснуло
Здесь, на коленях у милой.
Жизнь не совсем обманула.

Может, и нас отметит
Рок, что течет лавиной,
И на любовь ответит
Песнею соловьиной.
Глупое сердце, не бейся.

Август 1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Głupie serce,
nie walcz!...] w temacie "Okrutną zagadką jest życie"...]

* * *

Голубая да веселая страна.
Честь моя за песню продана.
Ветер с моря, тише дуй и вей —
Слышишь, розу кличет соловей?

Слышишь, роза клонится и гнется —
Эта песня в сердце отзовется.
Ветер с моря, тише дуй и вей —
Слышишь, розу кличет соловей?

Ты — ребенок, в этом спора нет,
Да и я ведь разве не поэт?
Ветер с моря, тише дуй и вей —
Слышишь, розу кличет соловей?

Дорогая Гелия, прости.
Много роз бывает на пути,
Много роз склоняется и гнется,
Но одна лишь сердцем улыбнется.

Улыбнемся вместе — ты и я —
За такие милые края.
Ветер с моря, тише дуй и вей —
Слышишь, розу кличет соловей?

Голубая да веселая страна.
Пусть вся жизнь моя за песню продана,
Но за Гелию в тенях ветвей
Обнимает розу соловей.

1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Kraju,
błękitny, tak radosny!...]” w temacie Mój świat

* * *

Голубая родина Фирдуси,
Ты не можешь, памятью простыв,
Позабыть о ласковом урусе
И глазах, задумчиво простых,
Голубая родина Фирдуси.

Хороша ты, Персия, я знаю,
Розы, как светильники, горят
И опять мне о далеком крае
Свежестью упругой говорят.
Хороша ты, Персия, я знаю.

Я сегодня пью в последний раз
Ароматы, что хмельны, как брага.
И твой голос, дорогая Шага,
В этот трудный расставанья час
Слушаю в последний раз.

Но тебя я разве позабуду?
И в моей скитальческой судьбе
Близкому и дальнему мне люду
Буду говорить я о тебе —
И тебя навеки не забуду.

Я твоих несчастий не боюсь,
Но на всякий случай твой угрюмый
Оставляю песенку про Русь:
Запевая, обо мне подумай,
И тебе я в песне отзовусь...

Март 1925

przekład Ryszard Mierzejewskiego pt. “***[Błękitna
ojczyzno Firdusiego...] w temacie Rozstania

* * *

Золото холодное луны,
Запах олеандра и левкоя.
Хорошо бродить среди покоя
Голубой и ласковой страны.

Далеко-далече там Багдад,
Где жила и пела Шахразада.
Но теперь ей ничего не надо.
Отзвенел давно звеневший сад.

Призраки далекие земли
Поросли кладбищенской травою.
Ты же, путник, мертвым не внемли,
Не склоняйся к плитам головою.

Оглянись, как хорошо кругом:
Губы к розам так и тянет, тянет.
Помирись лишь в сердце со врагом -
И тебя блаженством ошафранит.

Жить - так жить, любить - так уж и влюбляться
В лунном золоте целуйся и гуляй,
Если ж хочешь мертвым поклоняться,
То живых тем сном не отравляй.

Это пела даже Шахразада -
Так вторично скажет листьев медь.
Тех, которым ничего не надо,
Только можно в мире пожалеть.

1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Chłodne
złoto księżyca...]” w temacie Zaśpiewam ci pieśń

* * * *

Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.

Не ходил в Багдад я с караваном,
Не возил я шелк туда и хну.
Наклонись своим красивым станом,
На коленях дай мне отдохнуть.

Или снова, сколько ни проси я,
Для тебя навеки дела нет,
Что в далеком имени - Россия -
Я известный, признанный поэт.

У меня в душе звенит тальянка,
При луне собачий слышу лай.
Разве ты не хочешь, персиянка,
Увидать далекий синий край?

Я сюда приехал не от скуки -
Ты меня, незримая, звала.
И меня твои лебяжьи руки
Обвивали, словно два крыла.

Я давно ищу в судьбе покоя,
И хоть прошлой жизни не кляну,
Расскажи мне что-нибудь такое
Про твою веселую страну.

Заглуши в душе тоску тальянки,
Напои дыханьем свежих чар,
Чтобы я о дальней северянке
Не вздыхал, не думал, не скучал.

И хотя я не был на Босфоре -
Я тебе придумаю о нем.
Все равно - глаза твои, как море,
Голубым колышутся огнем.

1924

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Nigdy nie byłem
w Bosforze...]” w temacie Zauroczenie, przygoda... i co dalej?

* * *

Отчего луна так светит тускло
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана -

Так спросил я, дорогая Лала,
У молчащих ночью кипарисов,
Но их рать ни слова не сказала,
К небу гордо головы завысив.

Отчего луна так светит грустно? -
У цветов спросил я в тихой чаще,
И цветы сказали: Ты почувствуй
По печали розы шелестящей.

Лепестками роза расплескалась,
Лепестками тайно мне сказала:
Шаганэ твоя с другим ласкалась,
Шаганэ другого целовала.

Говорила: Русский не заметит...
Сердцу — песнь, а песне — жизнь и тело...
Оттого луна так тускло светит,
Оттого печально побледнела.

Слишком много виделось измены,
Слез и мук, кто ждал их, кто не хочет.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но и все ж вовек благословенны
На земле сиреневые ночи.

Aвгуст 1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Dlaczego księżyc
świeci tak przyćmioną...” w temacie Wierność i zdrada

* * *

Руки милой — пара лебедей —
В золоте волос моих ныряют.
Все на этом свете из людей
Песнь любви поют и повторяют.

Пел и я когда-то далеко
И теперь пою про то же снова,
Потому и дышит глубоко
Нежностью пропитанное слово.

Если душу вылюбить до дна,
Сердце станет глыбой золотою,
Только тегеранская луна
Не согреет песни теплотою.

Я не знаю, как мне жизнь прожить:
Догореть ли в ласках милой Шаги
Иль под старость трепетно тужить
О прошедшей песенной отваге?

У всего своя походка есть:
Что приятно уху, что — для глаза.
Если перс слагает плохо песнь,
Значит, он вовек не из Шираза.

Про меня же и за эти песни
Говорите так среди людей:
Он бы пел нежнее и чудесней,
Да сгубила пара лебедей.

Август 1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Ręce ukochanej -
- para łabędzi na wodzie...]" w temacie Miłość

* * *

Свет вечерний шафранного края,
Тихо розы бегут по полям.
Спой мне песню, моя дорогая,
Ту, которую пел Хаям.
Тихо розы бегут по полям.

Лунным светом Шираз осиянен,
Кружит звезд мотыльковый рой.
Мне не нравится, что персияне
Держат женщин и дев под чадрой.
Лунным светом Шираз осиянен.

Иль они от тепла застыли,
Закрывая телесную медь?
Или, чтобы их больше любили,
Не желают лицом загореть,
Закрывая телесную медь?

Дорогая, с чадрой не дружись,
Заучи эту заповедь вкратце,
Ведь и так коротка наша жизнь,
Мало счастьем дано любоваться.
Заучи эту заповедь вкратце.

Даже все некрасивое в роке
Осеняет своя благодать.
Потому и прекрасные щеки
Перед миром грешно закрывать,
Коль дала их природа-мать.

Тихо розы бегут по полям.
Сердцу снится страна другая.
Я спою тебе сам, дорогая,
То, что сроду не пел Хаям...
Тихо розы бегут по полям.

1924

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Szafirowego
kraju wieczorowa łuna...]" w temacie Wiersze z podróży

* *

Ты сказала, что Саади
Целовал лишь только в грудь.
Подожди ты, бога ради,
Обучусь когда-нибудь!

Ты пропела: За Евфратом
Розы лучше смертных дев.
Если был бы я богатым,
То другой сложил напев.

Я б порезал розы эти,
Ведь одна отрада мне -
Чтобы не было на свете
Лучше милой Шаганэ.

И не мучь меня заветом,
У меня заветов нет.
Коль родился я поэтом,
То целуюсь, как поэт.

19 декабря 1924

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Powiedziałaś,
że Saadi poeta...]” w temacie Erotyka

* * *

Улеглась моя былая рана -
Пьяный бред не гложет сердце мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане.

Сам чайханщик с круглыми плечами,
Чтобы славилась пред русским чайхана,
Угощает меня красным чаем
Вместо крепкой водки и вина.

Угощай, хозяин, да не очень.
Много роз цветет в твоем саду.
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

Мы в России девушек весенних
На цепи не держим, как собак,
Поцелуям учимся без денег,
Без кинжальных хитростей и драк.

Ну, а этой за движенья стана,
Что лицом похожа на зарю,
Подарю я шаль из Хороссана
И ковер ширазский подарю.

Наливай, хозяин, крепче чаю,
Я тебе вовеки не солгу.
За себя я нынче отвечаю,
За тебя ответить не могу.

И на дверь ты взглядывай не очень,
Все равно калитка есть в саду...
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру.

1924

przekład Ryszard Mierzejewskiego pt. “***[Jestem osłabiony
starymi ranami...]” w temacie Poezja kawiarń i pubów

* * *

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.

Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи —
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.

Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
Шаганэ ты моя, Шаганэ.

1924

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Szagane, ty moja,
Szagane!...]” w temacie Zauroczenie, przygoda... i co dalej?

* * *

Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное люблю?

Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое поцелуй?

И еще спросил я у менялы,
В сердце робость глубже притая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она моя?

И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.

Поцелуй названья не имеет,
Поцелуй не надпись на гробах.
Красной розой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах.

От любви не требуют поруки,
С нею знают радость и беду.
Ты - моя сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру.

1924

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Będąc
dzisiaj na wekslarza sali...]” w temacie Miłość

        
Z tomu „Полное собрание сочинений в одном томе”, 2014





* * *

Под венком лесной ромашки
Я строгал, чинил челны,
Уронил кольцо милашки
В струи пенистой волны.

Лиходейная разлука,
Как коварная свекровь.
Унесла колечко щука,
С ним - милашкину любовь.

Не нашлось мое колечко,
Я пошел с тоски на луг,
Мне вдогон смеялась речка:
"У милашки новый друг".

Не пойду я к хороводу:
Там смеются надо мной,
Повенчаюсь в непогоду
С перезвонною волной.

1911

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Wśród wianków
stokrotki leśnej...] w temacie Bez wzajemności

* * *

Я положил к твоей постели
Полузавядшие цветы,
И с лепестками помертвели
Мои усталые мечты.

Я нашептал моим левкоям
Об угасающей любви,
И ты к оплаканным покоям
Меня уж больше не зови.

Мы не живем, а мы тоскуем.
Для нас мгновенье красота,
Но не зажжешь ты поцелуем
Мои холодные уста.

И пусть в мечтах я все читаю:
Ты не любил, тебе не жаль,
Зато я лучше понимаю
Твою любовную печаль.

1912-1913

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Położyłem
w twojej pościeli...]” w temacie Schyłek miłości...

* * *

Упоенье - яд отравы,
Не живи среди людей,
Не меняй своей забавы
На красу бесцветных дней.

Всe пройдeт, и жизни холод
Сердце чуткое сожмeт,
Всё, чем жил, когда был молод,
Глупой шуткой назовёт.

Берегись дыханья розы,
Не тревожь еe кусты.
Что любовь? Пустые грeзы,
Бред несбыточной мечты.

1912-1913

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Upojenie -
- jad trucizny – używaj...]” w temacie Bez wzajemności

* * *

Шел Господь пытать людей в любови,
Выходил он нищим на кулижку.
Старый дед на пне сухом в дуброве,
Жамкал деснами зачерствелую пышку.

Увидал дед нищего дорогой,
На тропинке, с клюшкою железной,
И подумал: Вишь, какой убогой,-
Знать, от голода качается, болезный.

Подошел Господь, скрывая скорбь и муку:
Видно, мол, сердца их не разбудишь...
И сказал старик, протягивая руку:
На, пожуй... маленько крепче будешь.

1914

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Szedł Pan Bóg
pytać ludzi...]” w temacie Między bogactwem a ubóstwem

Осень

                               Р. В. Иванову

Тихо в чаще можжевеля по обрыву.
Осень, рыжая кобыла, чешет гривы.

Над речным покровом берегов
Слышен синий лязг ее подков.

Схимник-ветер шагом осторожным
Мнет листву по выступам дорожным

И целует на рябиновом кусту
Язвы красные незримому Христу.

1914

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Jesień”
w temacie Jesień przychodzi za wcześnie...

* * *

Тебе одной плету венок,
Цветами сыплю стежку серую.
О Русь, покойный уголок,
Тебя люблю, тебе и верую.

Гляжу в простор твоих полей,
Ты вся - далекая и близкая.
Сродни мне посвист журавлей
И не чужда тропинка склизкая.

Цветет болотная купель,
Куга зовет к вечерне длительной,
И по кустам звенит капель
Росы холодной и целительной.

И хоть сгоняет твой туман
Поток ветров, крылато дующих,
Но вся ты - смирна и ливан
Волхвов, потайственно волхвующих.

1915

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Tobie
jednej uplotę wianek...]” w temacie Ojczyzna

* * *

Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.

С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.

Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.

В тихий час, когда заря на крыше,
Как котенок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.

Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Все ж, кто выдумал твой гибкий стан
и плечи -
К светлой тайне приложил уста.

Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.

1915

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Nie
błąkać się...]" w temacie Co się poetom śni...?

* * *

Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.

Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых -
Все явилось, как спасенье
Беспокойного повесы.

Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.

Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.

Там теперь такая ж осень...
Клен и липы в окна комнат,
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят.

Их давно уж нет на свете.
Месяц на простом погосте
На крестах лучами метит,
Что и мы придем к ним в гости,

Что и мы, отжив тревоги,
Перейдем под эти кущи.
Все волнистые дороги
Только радость льют живущим.

Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.

1923

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Kochana,
siądźmy obok siebie...]" w temacie Miłość


* * *

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь - как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

1923

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Ogień niebieski porzuciłem...]"
w temacie Nihilizm (papierosy i wódka, zło i brzydota)

Письмо к женщине

Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.

Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.

Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.

Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.

Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь -
Корабль в плачевном состояньи.
Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я,
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был -
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.

Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.

Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий...

..................................................

Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!

Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!

Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.

Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.

Простите мне...
Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.

Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш

С е р г е й      Е с е н и н.

1924

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "List
do kobiety" w temacie Listy poetyckie

* * *

Тихий ветер. Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими глазами.
В Персии такие ж точно куры,
Как у нас в соломенной Рязани.

Тот же месяц, только чуть пошире,
Чуть желтее и с другого края.
Мы с тобою любим в этом мире
Одинаково со всеми, дорогая.

Ночи теплые, не в воле я, не в силах,
Не могу не прославлять, не петь их.
Так же девушки здесь обнимают милых
До вторых до петухов, до третьих.

Ах, любовь! Она ведь всем знакома,
Это чувство знают даже кошки,
Только я с отчизной и без дома
От нее сбираю скромно крошки.

Счастья нет. Но горевать не буду -
Есть везде родные сердцу куры,
Для меня рассеяны повсюду
Молодые чувственные дуры.

С ними я все радости приемлю
И для них лишь говорю стихами:
Оттого, знать, люди любят землю,
Что она пропахла петухами.

1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. “***[Cichy wiatr...] w temacie Miłość

* * *

                        Сестре Шуре

Я красивых таких не видел,
Только, знаешь, в душе затаю
Не в плохой, а в хорошей обиде -
Повторяешь ты юность мою.

Ты - мое васильковое слово,
Я навеки люблю тебя.
Как живет теперь наша корова,
Грусть соломенную теребя?

Запоешь ты, а мне любимо,
Исцеляй меня детским сном.
Отгорела ли наша рябина,
Осыпаясь под белым окном?

Что поет теперь мать за куделью?
Я навеки покинул село,
Только знаю - багряной метелью
Нам листвы на крыльцо намело.

Знаю то, что о нас с тобой вместе
Вместо ласки и вместо слез
У ворот, как о сгибшей невесте,
Тихо воет покинутый пес.

Но и все ж возвращаться не надо,
Потому и достался не в срок,
Как любовь, как печаль и отрада,
Твой красивый рязанский платок.

1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Nie widziałem
takich pięknych...]” w temacie Miłości sprzed lat

* * *

Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.

Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!

Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.

Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.

Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.

Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: Я твоя.

И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас -
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!

1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[No,
całuj mnie, całuj...]” w temacie Pocałunki

* * *

Я помню, любимая, помню
Сиянье твоих волос.
Не радостно и не легко мне
Покинуть тебя привелось.

Я помню осенние ночи,
Березовый шорох теней,
Пусть дни тогда были короче,
Луна нам светила длинней.

Я помню, ты мне говорила:
"Пройдут голубые года,
И ты позабудешь, мой милый,
С другою меня навсегда".

Сегодня цветущая липа
Напомнила чувствам опять,
Как нежно тогда я сыпал
Цветы на кудрявую прядь.

И сердце, остыть не готовясь,
И грустно другую любя.
Как будто любимую повесть,
С другой вспоминает тебя.

1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Pamiętam,
kochana, pamiętam...]” w temacie Wspomnienia

* * *

Не криви улыбку, руки теребя,-
Я люблю другую, только не тебя.

Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо -
Не тебя я вижу, не к тебе пришел.

Проходил я мимо, сердцу все равно -
Просто захотелось заглянуть в окно.

4/5 октября 1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Nie
wykrzywiaj uśmiechu...]” w temacie Schyłek miłości...

* * *

Плачет метель, как цыганская скрипка.
Милая девушка, злая улыбка,
Я ль не робею от синего взгляда?
Много мне нужно и много не надо.

Так мы далеки и так не схожи -
Ты молодая, а я все прожил.
Юношам счастье, а мне лишь память
Снежною ночью в лихую замять.

Я не заласкан - буря мне скрипка.
Сердце метелит твоя улыбка.

4/5 октября 1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***[Zamieć płacze...]”
w temacie Smutek czy radość... miłość, czy nienawiść...

* * *

Клён ты мой опавший, клён заледенелый!
Что стоишь склонившись под метелью белой?

Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел.

И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.

Ах, и сам я нынче чтой-то стал не стойкий,
Не дойду до дома с дружеской попойки.

Там вон встретил вербу, там сосну приметил,
Распевал им песни про метель о лете.

Сам себе казался я таким же клёном,
Только не опавшим, а вовсю зелёным.

И утратив скромность, одуревши в доску,
Как жену чужую, обнимал берёзку.

28 ноября 1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. “***
[Klonie mój opadły...]” w temacie Samotność

* * *

* * *
Какая ночь! Я не могу.
Не спится мне. Такая лунность.
Еще как будто берегу
В душе утраченную юность.

Подруга охладевших лет,
Не называй игру любовью,
Пусть лучше этот лунный свет
Ко мне струится к изголовью.

Пусть искаженные черты
Он обрисовывает смело,-
Ведь разлюбить не сможешь ты,
Как полюбить ты не сумела.

Любить лишь можно только раз,
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.

Ведь знаю я и знаешь ты,
Что в этот отсвет лунный, синий
На этих липах не цветы -
На этих липах снег да иней.

Что отлюбили мы давно,
Ты не меня, а я - другую,
И нам обоим все равно
Играть в любовь недорогую.

Но все ж ласкай и обнимай
В лукавой страсти поцелуя,
Пусть сердцу вечно снится май
И та, что навсегда люблю я.

30 ноября 1925

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "***[Co za noc!...]"
w temacie Schyłek miłości...Ten post został edytowany przez Autora dnia 11.11.17 o godzinie 17:06