Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Temat dla miłośników poezji rosyjskiej: w oryginale i tłumaczeniach. Zaczynamy od wielkiego klasyka poezji rosyjskiej Aleksandra Puszkina i czekamy na dalsze prezentacje poezji w tym języku. Oczywiście, podobnie jak w innych wątkach, mile widziane będą komentarze i dyskusja.



Wasilij Tropinin „Portret Aleksandra Puszkina”, 1927

Aleksander Puszkin (Алекса́ндр Серге́евич Пу́шкин, 1799-1837) – rosyjski poeta, dramaturg i prozaik, uważany za najwybitniejszego przedstawiciela rosyjskiego romantyzmu. Kształcił się w ekskluzywnym liceum w Carskim Siole koło Petersburga. Napisał wówczas kilka utworów, m. in. odę „Вольность” (Wolność, 1817), które zawierały krytykę rządów carskich (Aleksandra I i Mikołaja I z rodu Romanowów), za co został skazany na zsyłkę w głąb Rosji. Po czterech latach kara została złagodzona i zamieniona na pobyt w odosobnieniu. Zamieszkał wówczas w swoim domu rodzinnym i majątku matki we wsi Michajłowskoje koło Pskowa. W lutym 1831 ożenił się z Natalią Nikołajewną Gonczarową i przeprowadził do Petersburga, nadal pozostając pod ścisłym nadzorem policji. 1837 roku żona poety padła ofiarą intrygi dworskiej. Aby bronić jej honoru Puszkin wyzwał na pojedynek rewolwerowy francuskiego emigranta G. d'Anthèse’a. Ciężko ranny, zmarł w dwa dni później, w wieku 38 lat. Oprócz licznych liryków, napisał m. in. poematy: „Руслан и Людмила” (Rusłan i Ludmiła, 1820), „Кавказский пленник” (Jeniec kaukaski, 1922), „Бахчисарайский фонтан” (Fontanna Bachczysaraju, 1923), „Цыганы” (Cyganie, 1824), „Евгений Онегин” (Eugeniusz Oniegin, 1824-31, 1833). Utwory Puszkina były tłumaczone na język polski m. in. przez Adama Mickiewicza, Juliana Tuwima, Jana Brzechwę, Mieczysława Jastruna, Mariana Toporowskiego, Adama Ważyka, Seweryna Pollaka, Włodzimierza Słobodnika, Leopolda Lewina, Stanisława Ryszarda Dobrowolskiego.

Вольность

Ода

Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру...
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.

Открой мне благородный след
Того возвышенного галла,
Кому сама средь славных бед
Ты гимны смелые внушала.
Питомцы ветреной Судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!

Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная Власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела — Рабства грозный Гений
И Славы роковая страсть.

Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью святой
Законов мощных сочетанье;
Где всем простерт их твердый щит,
Где сжатый верными руками
Граждан над равными главами
Их меч без выбора скользит

И преступленье свысока
Сражает праведным размахом;
Где не подкупна их рука
Ни алчной скупостью, ни страхом.
Владыки! вам венец и трон
Дает Закон — а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.

И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!
Тебя в свидетели зову,
О мученик ошибок славных,
За предков в шуме бурь недавных
Сложивший царскую главу.

Восходит к смерти Людовик
В виду безмолвного потомства,
Главой развенчанной приник
К кровавой плахе Вероломства.
Молчит Закон — народ молчит,
Падет преступная секира...
И се — злодейская порфира
На галлах скованных лежит.

Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты Богу на земле.

Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец —

И слышит Клии страшный глас
За сими страшными стенами,
Калигулы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит — в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.

Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наемной...
О стыд! о ужас наших дней!
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары...
Погиб увенчанный злодей.

И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.

1817

przekład Seweryna Pollaka i Juliana Tuwima pt. „Wolność”
w temacie Czym jest wolność?

Узник

Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,

Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно;
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: "Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер... да я!.."

1822

przekład Mariana Toporowskiego pt. ”Więzień”
w temacie Przemoc w majestacie prawa

* * *

Простишь ли мне ревнивые мечты,
Моей любви безумное волненье?
Ты мне верна: зачем же любишь ты
Всегда пугать мое воображенье?
Окружена поклонников толпой,
Зачем для всех казаться хочешь милой,
И всех дарит надеждою пустой
Твой чудный взор, то нежный, то унылый?
Мной овладев, мне разум омрачив,
Уверена в любви моей несчастной,
Не видишь ты, когда, в толпе их страстной,
Беседы чужд, один и молчалив,
Терзаюсь я досадой одинокой;
Ни слова мне, ни взгляда... друг жестокий!
Хочу ль бежать,- с боязнью и мольбой
Твои глаза не следуют за мной.
Заводит ли красавица другая
Двусмысленный со мною разговор,-
Спокойна ты; веселый твой укор
Меня мертвит, любви не выражая.
Скажи еще: соперник вечный мой,
Наедине застав меня с тобой,
Зачем тебя приветствует лукаво?..
Что ж он тебе? Скажи, какое право
Имеет он бледнеть и ревновать?..
В нескромный час меж вечера и света,
Без матери, одна, полуодета,
Зачем его должна ты принимать?..
Но я любим... Наедине со мною
Ты так нежна! Лобзания твои
Так пламенны! Слова твоей любви
Так искренно полны твоей душою!
Тебе смешны мучения мои;
Но я любим, тебя я понимаю.
Мой милый друг, не мучь меня, молю:
Не знаешь ты, как сильно я люблю,
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.

1823

przekład Mieczysława Jastruna pt. „***[Czy mi wybaczysz moje
zazdrosne rojenia...]" w temacie Człowiek i jego charakter

* * *

Весна, весна, пора любви,
Как тяжко мне твое явленье,
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови...
Как чуждо сердцу наслажденье...
Всё, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье.

Отдайте мне метель и вьюгу
И зимний долгий мрак ночей.

1827

przekład Mieczysława Jastruna pt. „***[O wiosno,
poro miłowania!...]” w temacie Nim przyjdzie wiosna...

Ангел

В дверях эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.

"Прости,- он рек,- тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не все я в небе ненавидел,
Не все я в мире презирал".

1827

przekład Juliana Tuwima pt. "Anioł"
w temacie Angelologia i dal...

Цветок

Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:

Где цвёл? когда? какой весною?
И долго ль цвёл? И сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положен сюда зачем?

На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?

И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?

1828

przekład Jana Brzechwy pt. ”Kwiat”
w temacie Kwiaty

Кобылица молодая...

Кобылица молодая,
Честь кавказского тавра,
Что ты мчишься, удалая?
И тебе пришла пора;
Не косись пугливым оком,
Ног на воздух не мечи,
В поле гладком и широком
Своенравно не скачи.
Погоди; тебя заставлю
Я смириться подо мной:
В мерный круг твой бег направлю
Укороченной уздой.

1828

przekład Juliana Tuwima pt. „***[Kobilico zapieniona...]”
w temacie Jak wysłowić konia czerń...?

* * *

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.

1829

przekład Juliana Tuwima pt. „***[Kochałem panią...]”
w temacie Schyłek miłości...

Собрание насекомых

Какие крохотны коровки!
Есть, право, менее булавочной головки.

Крылов

Мое собранье насекомых
Открыто для моих знакомых:
Ну, что за пестрая семья!
За ними где ни рылся я!
Зато какая сортировка!
Вот Глинка — божия коровка,
Вот Каченовский — злой паук,
Вот и Свиньин — российский жук,
Вот Oлин — черная мурашка,
Вот Раич — мелкая букашка.
Куда их много набралось!
Опрятно за стеклом и в рамах
Они, пронзенные насквозь,
Рядком торчат на эпиграммах.

1829

przekład Juliana Tuwima pt. "Zbiór owadów"
w temacie Owady są wszędzie...

Мадонна

Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.

В простом углу моем, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный спаситель -

Она с величием, он с разумом в очах -
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.

Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.

1830

przekład Juliana Tuwima pt. „Madonna”
w temacie Obraz Madonny w poezji

Прощание

В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать.

Бегут меняясь наши лета,
Меняя всё, меняя нас,
Уж ты для своего поэта
Могильным сумраком одета,
И для тебя твой друг угас.

Прими же, дальная подруга,
Прощанье сердца моего,
Как овдовевшая супруга,
Как друг, обнявший молча друга
Пред заточением его.

1830

przekład Juliana Tuwima pt. "Rozstanie"
w temacie Rozstania

Стихи, сочиненные
ночью во время бессонницы

Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня,
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня...
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу...

1830

przekład Juliana Tuwima pt. „Wiersz napisany
w noc bezsenną” w temacie Noce bezsenne...

Моя родословная

Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом:
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.

Понятна мне времен превратность,
Не прекословлю, право, ей:
У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И, по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок;
Я, братцы, мелкий мещанин.

Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудренных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава Богу, мещанин.

Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.

Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын.
Бывало, нами дорожили;
Бывало... но - я мещанин.

Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукий,
Умен покорный мещанин.

Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин.
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.

Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин,
Я не богач, не царедворец,
Я сам большой: я мещанин.

Post scriptum

Решил Фиглярин, сидя дома,
Что черный дед мой Ганнибал
Был куплен за бутылку рома
И в руки шкиперу попал.

Сей шкипер был тот шкипер славный,
Кем наша двигнулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Рулю родного корабля.

Сей шкипер деду был доступен,
И сходно купленный арап
Возрос усерден, неподкупен,
Царю наперсник, а не раб.

И был отец он Ганнибала,
Пред кем средь чесменских пучин
Громада кораблей вспылала
И пал впервые Наварин.

Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Что ж он в семье своей почтенной?
Он?... он в Мещанской дворянин.

1830

przekład Bronisława Szwarcego i Leopolda Lewina
pt. „Mój rodowód” w temacie Autoportret w lustrze wiersza

Эхо

Ревет ли зверь в лесу глухом,
Трубит ли рог, гремит ли гром,
Поет ли дева за холмом -
На всякой звук
Свой отклик в воздухе пустом
Родишь ты вдруг.

Ты внемлешь грохоту громов
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов -
И шлешь ответ;
Тебе ж нет отзыва... Таков
И ты, поэт!

1831

przekład Juliana Tuwima pt. „Echo”
w temacie Zamknięty echem...

Красавица

Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сияньи исчезает.

Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье,-
Но встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.

1832

przekład Mieczysława Jastruna pt. „Piękna”
w temacie Kobiecy portret

Туча

Последняя туча рассеянной бури!
Одна ты несешься по ясной лазури,
Одна ты наводишь унылую тень,
Одна ты печалишь ликующий день.

Ты небо недавно кругом облегала,
И молния грозно тебя обвивала;
И ты издавала таинственный гром
И алчную землю поила дождем.

Довольно, сокройся! Пора миновалась,
Земля освежилась, и буря промчалась,
И ветер, лаская листочки древес,
Тебя с успокоенных гонит небес.

1835

* * *

Exegi monumentum

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа,
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.**

Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тлeнья убежит -
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.

Веленью бoжию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приeмли равнодушно
И не оспаривай глупца.

1836

przekład Juliana Tuwima pt. „***[Dźwignąłem pomnik swój, nie trudem
rąk ciosany...]” w temacie Syn – minie pismo, lecz ty spomnisz, wnuku.

Inne wiersze A. Puszkina w tematach: Tęsknota, Listy poetyckie, Mów do mnie...,
Wiersze na różne pory dnia, Za bramą piekieł..., Fontanna..., Erotyka.Ryszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 13.01.13 o godzinie 18:19

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Anna Achmatowa (1889 – 1966), Anna Andriejewna Gorienko -
– Wielka Dama poezji rosyjskiej.





Анна Ахматова

* * *

Твой белый дом и тихий сад оставлю.
Да будет жизнь пустынна и светла.
Тебя, тебя в моих стихах прославлю,
Как женщина просллавить не могла.
И ты подругу помнишь дорогую
В тобою созданном для глаз ее раю,
А я товаром редкостным торгую -
Твою любовь и нежность продаю.

Зима 1913
Царское Село

* * *

Twój cichy ogród, biały dom zostawię,
I życie będzie jasne i pustynne.
Ciebie, ach, ciebie w mych wierszach rozsławię,
Jak nie rozsławią cię kobiety inne.
I najmilszą swą wspomnisz ukradkiem
W tym, któryś stworzył dla jej oczu, raju,
Ja zaś handluję towarem tak rzadkim –
Twoją dziś miłość i czułość sprzedaję.

Zima 1913
Carskie Sioło

tłum. Leopold Lewin

Вечером

Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Так не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
"Благослови же небеса -
Ты в первый раз одна с любимым".

1913, март

Wieczorem

Muzyka brzmiała w tym ogrodzie
Boleścią tak niewysłowioną.
I morza ostry zapach wionął
Od ostryg na półmisku w lodzie.

Rzekł: "Jestem zawsze wierny tobie!"
I lekko dotknął mej sukienki.
Jak te dotknięcia jego ręki
Są do uścisków niepodobne.

Tak ptaki głaszcze się lub koty,
Tak patrzy się na woltyżerki.
I drwiące świecą się iskierki
Pod rzęs osłoną jasnozłotych.

A rozpaczliwych skrzypiec głosy
Dochodzą poprzez dym rozwiany:
"Błogosławże szczęśliwe losy
Za pierwsze sam na sam z kochanym."

1913, marzec.

tłum. Seweryn Pollak

* * *

Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу...
Сосен дрогнули верхушки.
Желтый луч упал в траву.
Но ни звука в чаще свежей...
Я иду домой,
И прохладный ветер нежит
Лоб горячий мой.

1 июня 1919, Царское Село

* * *

Kukułeczko, powiedz, proszę,
Ile będę żyła lat...
Drgnęły tylko czubki sosen,
Żółty promień w trawę spadł.
Dźwięk nie rozległ się w powietrzu,
A już wracać czas,
Dotknął czoła świeży wietrzyk.
Milczy chłodny las.

1 czerwca 1919, Carskie Sioło

tłum. Mieczysława Buczkówna



Anna Achmatowa, Carskie Sioło 1913Ryszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 09.06.09 o godzinie 13:03

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Josif Brodski (Иосиф Александрович Бродский 1940-1996) – jeden z czołowych poetów XX wieku. Urodził się w Leningradzie w rodzinie żydowskiej. Ojciec był wojskowym fotografem, matka – księgową. W młodości marzył o karierze lekarskiej, ale pod wpływem praktyki, jaką odbył w szpitalnym prosektorium zmienił zainteresowania. Imał się różnych zawodów, m. in. pracował jako palacz w kotłowni, marynarz na latarni morskiej, uczestniczył w wyprawach geologicznych. Wiersze pisał od 18-go roku życia. Za swą poezję został skazany w 1964 roku na karę więzienia, a potem na areszt domowy. W 1972 roku, wydalony ze Związku Radzieckiego, wyemigrował do Wiednia, gdzie poznał W. H. Audena
i na jego zaproszenie wziął udział w Międzynarodowym Festiwalu Poezji w Londynie. Miesiąc później rozpoczął pracę jako profesor wizytujący na Wydziale Slawistyki Uniwersytetu Michigan w Ann Arbor. Był też stypendystą McArthur Foundation, National Book Award i Poetą Laureatem Biblioteki Kongresu USA. Opublikował tomy poezji: „Стихотворения и поэмы” (1965), „В Англии” (1977), „Римские элегии” (1982), „Новые стансы к Августе” (1982), „Путешествие в Стамбул” (1985), „К Урании” (1988), „Примечания папоротника” (1990), „Пейзаж с наводнением” (1996). W 1987 roku poeta otrzymał Nagrodę Nobla w dziedzinie literatury. Zmarł nagle na atak serca, w 1996 roku, w Nowym Jorku, w wieku 56 lat. Pochowany został w ukochanej przez siebie Wenecji. Jego wiersze z języka rosyjskiego tłumaczyli m. in. Wiktor Woroszylski i Katarzyna Krzyżewska, z rosyjskiego i angielskiego – Stanisław Barańczak. Ukazały się m. in. tomy: Wiersze i poematy. Tłum. i wstęp St. Barańczak (1979; 1988; 1989.), Wybór poezji. Oprac. i wstęp W. Woroszylski (1985; 1987), 82 wiersze
i poematy. Wstęp Cz. Miłosz, Kraków 1989. Poezje wybrane. wstęp W. Woroszylski (1990), Poezje. Tłum. St. Barańczak i K. Krzyżewska (1993), Wiersze ostatnie. Tłum. St. Barańczak i K. Krzyżewska (1998).

1 сентября 1939 года

День назывался "первым сентября".
Детишки шли, поскольку - осень, в школу.
А немцы открывали полосатый
шлагбаум поляков. И с гуденьем танки,
как ногтем - шоколадную фольгу,
разгладили улан.
Достань стаканы
и выпьем водки за улан, стоящих
на первом месте в списке мертвецов,
как в классном списке.
Снова на ветру
шумят березы, и листва ложится,
как на оброненную конфедератку,
на кровлю дома, где детей не слышно.
И тучи с громыханием ползут,
минуя закатившиеся окна.

1967

przekład Stanisława Barańczaka pt. "1 września"
w temacie Wiersz na taki dzień, jak dzisiaj

Отрывок

Октябрь - месяц грусти и простуд,
а воробьи - пролетарьят пернатых -
захватывают в брошенных пенатах
скворечники, как Смольный институт.
И вороньЈ, конечно, тут как тут.

Хотя вообще для птичьего ума
понятья нет страшнее, чем зима,
куда сильней страшится перелета
наш длинноносый северный Икар.
И потому пронзительное "карр!"
звучит для нас как песня патриота.

1967

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Fragment [Październik - miesiąc
smutku i przeziębień...]” w temacie Kalendarz poetycki na cały rok

Отрывок

                                      М. Б.

Ноябрьским днем, когда защищены
от ветра только голые деревья,
а все необнаженное дрожит,
я медленно бреду вдоль колоннады
дворца, чьи стекла чествуют закат
и голубей, слетевшихся гурьбою
к заполненным окурками весам
слепой богини.
Старые часы
показывают правильное время.
Вода бурлит, и облака над парком
не знают толком что им предпринять,
и пропускают по ошибке солнце.

1967

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Fragment [W listopadowy
dzień...]” w temacie Kalendarz poetycki na cały rok

Элегия

Подруга милая, кабак все тот же.
Все та же дрянь красуется на стенах,
все те же цены. Лучше ли вино?
Не думаю; не лучше и не хуже.
Прогресса нет. И хорошо, что нет.

Пилот почтовой линии, один,
как падший ангел, глушит водку. Скрипки
еще по старой памяти волнуют
мое воображение. В окне
маячат белые, как девство, крыши,
и колокол гудит. Уже темно.

Зачем лгала ты? И зачем мой слух
уже не отличает лжи от правды,
а требует каких-то новых слов,
неведомых тебе - глухих, чужих,
но быть произнесенными могущих,
как прежде, только голосом твоим.

1968

przekład Katarzyny Krzyżewskiej pt. "Elegia"
w tematach:Elegia i O przemijaniu...

Прачечный мост

F. W.

На Прачечном мосту, где мы с тобой
уподоблялись стрелкам циферблата,
обнявшимся в двенадцать перед тем,
как не на сутки, а навек расстаться,
-- сегодня здесь, на Прачечном мосту,
рыбак, страдая комплексом Нарцисса,
таращится, забыв о поплавке,
на зыбкое свое изображенье.

Река его то молодит, то старит.
То проступают юные черты,
то набегают на чело морщины.
Он занял наше место. Что ж, он прав!
С недавних пор все то, что одиноко,
символизирует другое время;
а это -- ордер на пространство. Пусть
он смотриться спокойно в наши воды
и даже узнает себя. Ему
река теперь принадлежит по праву,
как дом, в который зеркало внесли,
но жить не стали.

1968

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Most
Pralniczy” w temacie Mosty w poezji

Зимним вечером в Ялте

Сухое левантинское лицо,
упрятанное оспинками в бачки,
когда он ищет сигарету в пачке,
на безымянном тусклое кольцо
внезапно преломляет двести ватт,
и мой хрусталик вспышки не выносит;
я жмурюсь - и тогда он произносит,
глотая дым при этом, "виноват".

Январь в Крыму. На черноморский брег
зима приходит как бы для забавы:
не в состояньи удержаться снег
на лезвиях и остриях атавы.
Пустуют ресторации. Дымят
ихтиозавры грязные на рейде,
и прелых лавров слышен аромат.
"Налить вам этой мерзости?" "Налейте".

Итак - улыбка, сумерки, графин.
Вдали буфетчик, стискивая руки,
дает круги, как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюги.
Квадрат окна. В горшках - желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо...
Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.

январь 1969

przekład Katarzyny Krzyżewskiej pt. "Zimowy wieczór w Jałcie"
w temacie Kalendarz poetycki na cały rok

Октябрьская песня

Чучело перепелки
стоит на каминной полке.
Старые часы, правильно стрекоча,
радуют ввечеру смятые перепонки.
Дерево за окном — пасмурная свеча.

Море четвертый день глухо гудит у дамбы.
Отложи свою книгу, возьми иглу;
штопай мое белье, не зажигая лампы:
от золота волос
светло в углу.

1971

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Październikowa
pieśń” w temacie Kalendarz poetycki na cały rok

Торс

Если вдруг забредаешь в каменную траву,
выглядящую в мраморе лучше, чем наяву,
иль замечаешь фавна, предавшегося возне
с нимфой, и оба в бронзе счастливее, чем во сне,
можешь выпустить посох из натруженных рук:
ты в Империи, друг.

Воздух, пламень, вода, фавны, наяды, львы,
взятые из природы или из головы,—
все, что придумал Бог и продолжать устал
мозг, превращено в камень или металл.
Это — конец вещей, это — в конце пути
зеркало, чтоб войти.

Встань в свободную нишу и, закатив глаза,
смотри, как проходят века, исчезая за
углом, и как в паху прорастает мох
и на плечи ложится пыль — этот загар эпох.
Кто-то отколет руку, и голова с плеча
скатится вниз, стуча.

И останется торс, безымянная сумма мышц.
Через тысячу лет живущая в нише мышь с
ломаным когтем, не одолев гранит,
выйдя однажды вечером, пискнув, просеменит
через дорогу, чтоб не прийти в нору
в полночь. Ни поутру.

1972

przekład Katarzyny Krzyżewskiej pt. "Tors"
w temacie Pomniki

* * *

Осенний вечер в скромном городке,
Гордящемся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).

Уставшее от собственных причуд,
Пространство как бы скидывает бремя
величья, ограничиваясь тут
чертами Главной улицы; а Время
взирает с неким холодом в кости
на циферблат колониальной лавки,
в чьих недрах все, что мог произвести
наш мир: от телескопа до булавки.

Здесь есть кино, салуны, за углом
одно кафе с опущенною шторой,
кирпичный банк с распластанным орлом
и церковь, о наличии которой
и ею расставляемых сетей,
когда б не рядом с почтой, позабыли.
И если б здесь не делали детей,
то пастор бы крестил автомобили.

Здесь буйствуют кузнечики в тиши.
В шесть вечера, как вследствии атомной
войны, уже не встретишь ни души.
Луна вплывает, вписываясь в темный
квадрат окна, что твой Экклезиаст.
Лишь изредка несущийся куда-то
шикарный бьюик фарами обдаст
фигуру Неизвестного Солдата.

Здесь снится вам не женщина в трико,
а собственный ваш адрес на конверте.
Здесь утром, видя скисшим молоко,
молочник узнает о вашей смерти.
Здесь можно жить, забыв про календарь,
глотать свой бром, не выходить наружу
и в зеркало глядеться, как фонарь
глядится в высыхающую лужу.

1972

przekład Stanisława Barańczaka pt. „***[Jesienny wieczór w miasteczku
niedużym...]” w temacie Jesień przychodzi za wcześnie...

В oзернom kpaю

В те времена, в стране зубных врачей,
чьи дочери выписывают вещи
из Лондона, чьи стиснутые клещи
вздымают вверх на знамени ничей
Зуб Мудрости, я, прячущий во рту,
развалины почище Парфенона,
шпион, лазутчик, пятая колонна
гнилой цивилизации - в быту
профессор красноречия,- я жил
в колледже возле главного из Пресных
Озер, куда из водорослей местных
был призван для вытягиванья жил.

Все то, что я писал в те времена,
сводилось неизбежно к многоточью.
Я падал, не расстегиваясь, на
постель свою. И ежели я ночью
отыскивал звезду на потолке,
она, согласно правилам сгоранья,
сбегала на подушку по щеке
быстрей, чем я загадывал желанье.

1972

przekład Stanisława Barańczaka pt. „W krainie
jezior” w temacie Wspomnienia

В кафе

Под раскидистым вязом, шепчущим „че-ше-ще”,
превращая эту кофейню в нигде, в вообще
место - как всякое дерево, будь то вяз
или ольха - ибо зелень переживает вас,
я, иначе - никто, всечеловек, один
из, подсохший мазок в одной из живых картин,
которые пишет время, макая кисть
за неимением, верно, лучшей палитры в жить,
сижу, шелестя газетой, раздумывая, с какой
натуры все это списано? чей покой,
безымянность, безадресность, форму небытия
мы повторяем в летних сумерках - вяз и я?

1988

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „W kawiarni”
w temacie W harmonii z przyrodą

Ангел

Белый хлопчатобумажный ангел,
до сих пор висящий в моем чулане
на металлических плечиках. Благодаря ему,
ничего дурного за эти годы
не стряслось: ни со мной, ни — тем более — с помещеньем.
Скромный радиус, скажут мне; но зато
четко очерченный. Будучи сотворены
не как мы, по образу и подобью,
но бесплотными, ангелы обладают
только цветом и скоростью. Последнее позволяет
быть везде. Поэтому до сих пор
ты со мной. Крылышки и бретельки
в состояньи действительно обойтись без торса,
стройных конечностей, не говоря — любви,
дорожа безыменностью и предоставляя телу
расширяться от счастья в диаметре где-то в теплой
Калифорнии.

1990

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Anioł” w temacie
Angelologia i dal..., czyli motyw anioła w poezji

* * *

Л. С.

Осень - хорошее время, если вы не ботаник,
если ботвинник паркета ищет ничью ботинок:
у тротуара явно ее оттенок,
а дальше -- деревья как руки, оставшиеся от денег.

В небе без птиц легко угадать победу
собственных слов типа "прости", "не буду",
точно считавшееся чувством вины и модой
на темно-серое стало в конце погодой.

Все станет лучше, когда мелкий дождь зарядит,
потому что больше уже ничего не будет,
и еще позавидуют многие, сил избытком
пьяные, воспоминаньям и бывшим душевным пыткам.

Остановись, мгновенье, когда замирает рыба
в озерах, когда достает природа из гардероба
со вздохом мятую вещь и обводит оком
место, побитое молью, со штопкой окон.

1995

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „***[Jesień - dobry czas...]"
w temacie Jesień przychodzi za wcześnie...

Inne wiersze Josifa Brodskiego w tematach:
Nobliści, Poezja i malarstwo, Chmury i obłoki w poetyckiej wyobraźni, Wędrówką życie jest człowieka, Miasto, Dotknij mnie..., Miłości sprzed lat, Błoto, które sięga niebios..., Dym pochłania wszystko, Wiersze jak kartki z pamiętnika, Owady są wszędzie..., Motyw koła w poezji, Czułość, Gwiazdy, planety, kosmos w poezji..., Wędrówka życie jest człowieka, Totalitaryzm/Mury, ściany, granice, Poezja i taniec, Marynistyka, Nierząd
i prostytucja, Listy poetyckie, Dokąd i po co płyniemy?..., Los i przeznaczenie, Na miejskich ulicach, Syn - minie pismo, lecz ty spomnisz, wnuku, Kołysanki, nie tylko dla dzieci, Kalendarz poetycki na cały rok, Nim przyjdzie wiosna..., Latarnie - symbolika
i poetyckie konteksty, Lekcja geografii: mapy, atlasy, globusy w poezji, Kalendarz poetycki na cały rok/Pomniki, Wspomnienia, Theatrum mundi (teatr świata), Zima, Szukanie lata/Kalendarz poetycki na cały rokTen post został edytowany przez Autora dnia 18.10.14 o godzinie 15:20

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Siergiej Aleksandrowicz Jesienin (Сергей Александрович Есенин 1895-1925) -
jeden z najwybitniejszych poetów rosyjskich XX wieku , przedstawiciel imażynizmu. Wiersze pisał już od 9 roku życia. Debiutował w 1916 roku tomikiem „Radunica”. Przyjaźnił się z najwybitniejszymi poetami rosyjskimi lat 20-tch: Aleksandren Błokiem, Andriejem Biełym, Nikołajem Klujewem. Tuż przed Rewolucją Październikową został wcielony do armii. Początkowo popierał bolszewików, ale wnet zaczął ich krytykować. W 1919 roku wraz z Anatolijem Marienhofem i Wadimem Szerszeniewiczem ogłosił manifest imażynistów. W życiu Jesienina wielką rolę odegrał jego wieloletni romans z tancerką amerykańską Isadorą Duncan (patrz post w temacie Kobiety ich życia i twórczości). Nie przeszkodziło mu to w wielu innych przelotnych romansach, z których pięć uwieńczonych zostało związkiem małżeńskim. Ostatnie lata życia obfitowały w depresyjne załamania, uzależnienie od alkoholu i towarzyskie skandale. Życie zakończył w wieku 30 lat śmiercią samobójczą (patrz post w temacie Listy poetyckie). Opublikował wiele tomów poezji, m. in.: „Inonia „ (1918), „Przemienienie” (1918), „Sorokoust” (1920), „Spowiedź chuligana” (1920), „Pugaczow” (1921), „Moskwa karczemna” (1922), „Ruś sowiecka” (1924), „Anna Sniegina” (1925), „Czarny człowiek” (1925), „Motywy perskie” (1925).

* * *

Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты - в ризах образа...
Не видать конца и края -
Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонно чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медом
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке
На приволь зеленых лех,
Мне навстречу, как сережки,
Прозвенит девичий смех.

Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".

1914

* * *

Ejże, Rusi ukochana,
Twe ikony – w słomie strzech...
I dal twoja nieprzejrzana –
Tylko błękit oczy ssie.

Jak proszalny służka boży
Patrzę w bezkres twoich pól.
A z topoli na płot z łozin
Upał dźwięcznie sypie sól.

Pachnie miodem i jabłkami
Twój pokorny w cerkwiach Bóg.
I przybliża się łąkami
Pląs radosny mrowia nóg.

Poprzez zapach ścieżek dziki
W łąkę wbiegnę i na mech,
Z naprzeciwka, jak kolczyki,
Dziewcząt się rozdzwoni śmiech.

Jeśli krzykną straże nieba:
„Porzuć Ruś, wybieraj raj!”
Rzeknę: „Raju mi nie trzeba,
Dajcie ukochany kraj”.

1914

tłum. Tadeusz Nowak

* * *

На плетнях висят баранки,
Хлебной брагой льет теплынь.
Солнца струганые дранки
Загораживают синь.

Балаганы, пни и колья,
Карусельный пересвист.
От вихлистого приволья
Гнутся травы, мнется лист.

Дробь копыт и хрип торговок,
Пьяный пах медовых сот.
Берегись, коли не ловок:
Вихорь пылью разметет.

За лещужною сурьмою -
Бабий крик, как поутру.
Не твоя ли шаль с каймою
Зеленеет на ветру?

Ой, удал и многосказен
Лад веселый на пыжну.
Запевай, как Стенька Разин
Утопил свою княжну.

Ты ли, Русь, тропой-дорогой
Разметала ал наряд?
Не суди молитвой строгой
Напоенный сердцем взгляд.

1915

* * *

Obwarzanki na płot wdziane,
Cedzi gorąc chlebny kwas.
Łaty słońca ociosane
Przegradzają nieba pas.

Stołki, kołki i kram wszystek,
Karuzeli skrzyp i świst.
Od uciechy porywistej
Gnie się trawa, skręca liść.

Kopyt stuk, przekupek rejwach,
Zaduch picia cedzi barć.
Strzeż się, jeśliś jest niedojda,
Bo cię w pył rozmiecie wiatr.

Za czernidłem rybim w kramy –
Babski krzyk, jak w ranną dal.
Czy nie twój to lamowany
W wietrze się zieleni szal?

Oj, jak piękny jest i gwarny
Na strzelnicy śpiew i ład.
Śpiewajże, jak Stieńka Razin
Swą księżniczkę topił rad.

To ty, Rusi, w ścieżki, drogi
Ścielesz swój czerwony strój?
Niech więc moich źrenic srogi
Nie osądza pacierz twój.

1915

tłum. Tadeusz Nowak

* * *

Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.

Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.

Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребенком
Запрягался в наши сани.

1917

* * *

Niwy zżęte, laski gołe,
Z wód wilgocią i mgłą mżyło.
Za niebieskie góry kołem
Ciche słońce się stoczyło.

Rozjechana droga drzemie.
Dzisiaj mi się przywidziało,
Że maluczko już na zimę
Siwą będzie się czekało.

Ach, i sam przez gąszcz dzwoniący
Zobaczyłem w mgły tumanie:
Ryży księżyc źróbkiem rżącym
Zaprzęgał się w nasze sanie.

1917

tłum. Tadeusz Nowak

* * *

Закружилась листва золотая
В розоватой воде на пруду,
Словно бабочек легкая стая
С замираньем летит на звезду.

Я сегодня влюблен в этот вечер,
Близок сердцу желтеющий дол.
Отрок-ветер по самые плечи
Заголил на березке подол.

И в душе и в долине прохлада,
Синий сумрак как стадо овец,
За калиткою смолкшего сада
Прозвенит и замрет бубенец.

Я еще никогда бережливо
Так не слушал разумную плоть,
Хорошо бы, как ветками ива,
Опрокинуться в розовость вод.

Хорошо бы, на стог улыбаясь,
Мордой месяца сено жевать...
Где ты, где, моя тихая радость,
Все любя, ничего не желать?

1918

* * *

Zakręciło się listowie złote
W wodzie stawu poróżowiałej,
Jakby zwiewne motyle z trzepotem
Ku dalekiej gwieździe leciały.

Oczarował mnie dzisiaj ten wieczór,
Drogi sercu mieniący się rozdół.
Urwis wietrzyk do połowy pleców
Sukienczynę na brzózce rozdął.

I w duszy, i w dolinie tchnie chłodem,
Modry zmierzch jak stadko owieczek.
Za umilkłym za furtką ogrodem
To zadzwoni, to zamrze dzwoneczek.

Jeszczem nigdy się nie wsłuchiwał
Tak uważnie w rozumne ciało,
Dobrze by tak, jak witkami iwa,
W wód różowość zanurzyć się cało.

Dobrze by tak, wzdychając do sterty,
Pożuć siano mordą księżyca...
Moja cicha radości, gdzieś ty
Kochać wszystko, nic nie chcąc od życia?

1918

tłum. Zbigniew DmitrocaRyszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 21.04.11 o godzinie 15:30

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

КОНИ ПРИВЕРЕДЛИВЫЕ

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю
Я коней своих нагайкою стегаю, - погоняю, -
Что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю,
Чую, с гибельным восторгом - пропадаю, пропадаю!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые,
И дожить не успел, мне допеть не успеть!

Я коней напою,
Я куплет допою,-
Хоть немного еще постою на краю!...

Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони!
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Не указчики вам кнут и плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые,
И дожить я не смог, мне допеть не успеть.

Я коней напою,
Я куплет допою,-
Хоть немного еще постою на краю!...

Мы успели - в гости к богу не бывает опозданий.
Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?

Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее!
Умоляю вас вскачь не лететь!
Но что-то кони мне достались привередливые,
Коль дожить не успел, так хотя бы допеть!

Я коней напою,
Я куплет допою,-
Хоть мгновенье еще постою на краю!...

http://www.youtube.com/watch?v=TtjzVievnXQ





Byłam na początku lat 90-tych ubiegłego stulecia na Cmentarzu Wagańkowskim w Moskwie, przy Jego grobie. Tam właśnie znajduje się pomnik, który pokazuje zdjęcie powyżej (końskie głowy z rozwianymi grzywami, rozdętymi chrapami - na tym postumencie górują nad sylwetką ludzką niczym skrzydła...).

Powierzchnia wielkości dużego pokoju, ogrodzona, jest dosłownie utkana świeżymi kwiatami! Jest też opłacona osoba, która się tym opiekuje - zmienia kwiatom wodę, usuwa nieświeże, ustawia nowo złożone...
Obok ktoś postawił magnetofon, z którego rozlegał się non-stop zachrypnięty śpiew Wołodi...
I ja złożyłam kwiaty, i ja oddałam hołd temu niezapomnianemu bardowi...

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Сестры - тяжесть и нежность - одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжелую розу сосут.
Человек умирает, несок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на черных носилках несут.

Ах, тяжелые соты и нежные сети,
Легче камень поднять, чем имя твои повторить!
У меня остается одна забота на свете:
Золотая забота, как времени бремя избыть.

Словно темную воды, я пью помутившийся воздух.
Время вспахано плугом, и роза землею была.
В медленном водовороте тяжелые нежные розы,
Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела.

O. Mandelsztam, 1920

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Anna Achmatowa

* * *

Как соломинкой, пьешь мою душу.
Знаю, вкус ее горек и хмелен.
Но я пытку мольбой не нарушу.
О, покой мой многонеделен.

Когда кончишь, скажи. Не печально,
Что души моей нет на свете.
Я пойду дорогой недальней
Посмотреть, как играют дети.

На кустах зацветает крыжовник,
И везут кирпичи за оградой.
Кто ты: брат мой или любовник,
Я не помню, и помнить не надо.

Как светло здесь и как бесприютно,
Отдыхает усталое тело...
А прохожие думают смутно:
Верно, только вчера овдовела.

18-19 марта 1911
Царское Село

* * *

Jak przez słomkę pijesz moją duszę.
Wiem, smakuje gorzko i upojnie.
Lecz błaganiem nie zmącę katuszy,
O, konanie to potrwa tygodnie.

Skończysz - powiedz. Nie zmartwi nikogo,
Że mej duszy nie ma już na świecie.
Pójdę sobie niedaleką drogą,
Będę patrzeć, jak bawią się dzieci.

Krzak agrestu zakwitł dzisiaj rankiem,
Wiozą cegły za płotem na sprzedaż.
Kim ty jesteś: bratem czy kochankiem,
Nie pamiętam, bo wcale nie trzeba.

Jak tu jasno, jak tutaj bezdomnie,
Odpoczywa zmęczone ciało...
A przechodnie pomyślą o mnie:
Ona pewnie wczoraj owdowiała.

18-19 marca 1911
Carskie Sioło

tłum. Gina Gieysztor

Песня последней встречи

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,
А я знала - их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: "Со мною умри!

Я обманут моей унылой
Переменчивой, злой судьбой".
Я ответила: "Милый, милый -
И я тоже. Умру с тобой!"

Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.

1911

Pieśń ostatniego spotkania

Jak bezradnie serce się kurczyło,
A chód jeszcze był lekki i miękki,
Lecz na prawą dłoń nałożyłam
Rękawiczkę z mej lewej ręki.

Wydawało się: stopni tak wiele,
Lecz wiedziałam, że trzy, na pewno!
Pośród klonów jesienny szelest...
On poprosił: "O, umrzyj ze mną!

Oszukały, zabrały mi siły
Losy zmienne i nierozumne".
I odrzekłam: "O, miły, miły,
Mnie tak samo! I z tobą umrę..."

To jest pieśń ostatniego spotkania.
Popatrzyłam na dom w mrocznym cieniu.
Oświetlona tylko sypialnia
Obojętnej świecy płomieniem.

1911

tłum. Gina Gieysztor Ryszard M. edytował(a) ten post dnia 01.10.08 o godzinie 20:54

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Сергей Александрович Есенин
(Siergiej Aleksandrowicz Jesienin)
(3-X-1895 - 28-XII-1925)

* * *

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей,-
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Leningrad, 27 grudnia 1925

Wiersz w przekładzie Tadeusza Mongirda znajduje się w temacie Śmierć - M.M.Michał M. edytował(a) ten post dnia 23.11.09 o godzinie 15:42

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Michał M.:
Сергей Александрович Есенин - Siergiej Aleksandrowicz Jesienin
(3-X-1895 - 28-XII-1925)

* * *

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей,-
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Leningrad, 27 grudnia 1925

* * *

Żegnaj przyjacielu, do widzenia,
Drogi mój, od krwi serdecznej bliższy.
Ta rozłąka w ciemnych przeznaczeniach
Obietnicą połączenia błyszczy.

Żegnaj bez uścisku dłoni i bez słowa.
Nie martw się, cień smutku z czoła przegoń.
W życiu ludzkim – śmierć to rzecz nie nowa,
A i życie samo – nic nowego

tłum. Tadeusz Mongird

Wiersz ten, jak i dramatyczne okoliczności jego powstania,
przedstawiony jest też w temacie Listy poetyckie - R. M.Ryszard M. edytował(a) ten post dnia 03.10.08 o godzinie 23:13

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Borys Pasternak (ros. Борис Леонидович Пастернак 1890 – 1960) - poeta i prozaik rosyjski, żydowskiego pochodzenia. Był synem znanego malarza i profesora w moskiewskiej szkole malarstwa. Jego matka była znaną pianistką koncertową. Debiutował jako poeta
w 1914 roku tomem wierszy "Близнец в тучах" (Bliźniak w chmurach) pisanych w poetyce futuryzmu, z nawiązaniem do niemieckiej poezji romantycznej i rosyjskiego nurtu symbolizmu. Następnie opublikował: ""Поверх барьеров" (Ponad barierami, 1917), "Сестра моя - жизнь" (Moja siostra - życie, 1922), "Темы и вариации" (Tematy i wariacje, 1923),
"Девятьсот пятый год" (Rok tysiąc dziewięćset piąty, 1926), "Лейтенант Шмидт" (Porucznik Szmidt, 1927), " "Высокая болезнь" (Wzniosła choroba, 1928). W latach 30-tych, okresie „wielkiej czystki” w ZSRR, był jednym z nielicznych intelektualistów, którzy nie poparli reżimu komunistycznego. Mimo swojej jawnej niezależności ideowej udało mu się uniknąć aresztowania i ciężkich tortur. Za tę postawę zapłacił z czasem ogromną cenę. Kiedy w 1958 roku przyznano mu literacką nagrodę Nobla za powieść „Доктор Живаго” (Doktor Żywago, 1957), władze państwowe ZSRR sprzeciwiły się wyjazdowi pisarza po odbiór nagrody
i Pasternak z niej zrezygnował. Na motywach powieści „Doktor Żywago” powstał w 1965 roku głośny film amerykański w reżyserii Davida Leana, nagrodzony 5 Oskarami i wieloma innymi ważnymi międzynarodowymi nagrodami filmowymi, a w 2002 roku włoski film telewizyjny w reżyserii Giacomo Campiottiego, nominowany do nagrody BAFTA. Poza własną twórczością poetycką i prozatorską Pasternak tłumaczył literaturę z języków: angielskiego, niemieckiego, gruzińskiego i polskiego (m. in. utwory Juliusza Słowackiego, Bolesława Leśmiana i Władysława Broniewskiego). Zmarł na wsi koło Moskwy, w 1960 roku, w wieku 70 lat. Dziś uważany jest za jednego z najwybitniejszych twórców literackich XX wieku na świecie. Wiersze Borysa Pasternaka tłumaczyli na język polski: Anatol Stern, Seweryn Pollak, Józef Waczków, Włodzimierz Słobodnik, Adam Pomorski, Wiktor Woroszylski, Wanda Grodzieńska, Mieczysław Jastrun, Andrzej Lewandowski, Andrzej Drawicz, Zbigniew Dmitroca., Maciej Froński. Moje przekłady publikowane są po raz pierwszy.

* * *

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен
Чрез благовест, чрез клик колес
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.

1912/1928

przekład Zbigniewa Dmitrocy pt. ***[Luty. Atrament wziąć
i płakać!...] w temacie Kalendarz poetycki na cały rok

Cон

Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе.

Но время шло, и старилось, и глохло,
И, поволокой рамы серебря,
Заря из сада обдавала стекла
Кровавыми слезами сентября.

Но время шло и старилось. И рыхлый,
Как лед, трещал и таял кресел шелк.
Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,
И сон, как отзвук колокола, смолк.

Я пробудился. Был, как осень, темен
Рассвет, и ветер, удаляясь, нес,
Как за возом бегущий дождь соломин,
Гряду бегущих по небу берез.

1913/1928

przekład Seweryna Pollaka pt. "Sen"
w temacie Co się poetom śni...?

Зимняя ночь

Не поправить дня усильями светилен,
Не поднять теням крещенских покрывал.
На земле зима, и дым огней бессилен
Распрямить дома, полегшие вповал.

Булки фонарей и пышки крыш, и черным
По белу в снегу - косяк особняка:
Это - барский дом, и я в нем гувернером.
Я один, я спать услал ученика.

Никого не ждут. Но - наглухо портьеру.
Тротуар в буграх, крыльцо заметено.
Память, не ершись! Срастись со мной! Уверуй
И уверь меня, что я с тобой - одно.

Снова ты о ней? Но я не тем взволнован.
Кто открыл ей сроки, кто навел на след?
Тот удар - исток всего. До остального,
Милостью ее,теперь мне дела нет.

Тротуар в буграх,меж снеговых развилин
Вмерзшие бутылки голых черных льдин.
Булки фонарей, и на трубе, как филин,
Потонувший в перьях, нелюдимый дым.

1913/1928

przekład Wandy Grodzieńskiej pt. "Noc zimowa"
w temacie Nobliści

После дождя

За окнами давка, толпится листва,
И палое небо с дорог не подобрано.
Все стихло. Но что это было сперва!
Теперь разговор уж не тот и по-доброму.

Сначала все опрометью, вразноряд
Ввалилось в ограду деревья развенчивать,
И попранным парком из ливня - под град,
Потом от сараев - к террасе бревенчатой.

Теперь не надышишься крепью густой.
А то, что у тополя жилы полопались,-
Так воздух садовый, как соды настой,
Шипучкой играет от горечи тополя.

Со стекол балконных, как с бедер и спин
Озябших купальщиц,- ручьями испарина.
Сверкает клубники мороженый клин,
И градинки стелются солью поваренной.

Вот луч, покатясь с паутины, залег
В крапиве, но, кажется, это ненадолго,
И миг недалек, как его уголек
В кустах разожжется и выдует радугу.

1915/1928

przekład Włodzimierza Słobodnika pt. "Po deszczu"
w temacie W czasie deszczu nudzą się dzieci, ale nie poeci

Марбург

Я вздрагивал. Я загорался и гас.
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье,-
Но поздно, я сдрейфил, и вот мне - отказ.
Как жаль ее слез! Я святого блаженней.

Я вышел на площадь. Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
B прощальном значеньи своем подымалась.

Плитняк раскалялся, и улицы лоб
Был смугл, и на небо глядел исподлобья
Булыжник, и ветер, как лодочник, греб
По лицам. И все это были подобья.

Но, как бы то ни было, я избегал
Их взглядов. Я не замечал их приветствий.
Я знать ничего не хотел из богатств.
Я вон вырывался, чтоб не разреветься.

Инстинкт прирожденный, старик-подхалим,
Был невыносим мне. Он крался бок о бок
И думал: "Ребячья зазноба. За ним,
К несчастью, придется присматривать в оба".

"Шагни, и еще раз",- твердил мне инстинкт,
И вел меня мудро, как старый схоластик,
Чрез девственный, непроходимый тростник
Нагретых деревьев, сирени и страсти.

"Научишься шагом, а после хоть в бег",-
Твердил он, и новое солнце с зенита
Смотрело, как сызнова учат ходьбе
Туземца планеты на новой планиде.

Одних это все ослепляло. Другим -
Той тьмою казалось, что глаз хоть выколи.
Копались цыплята в кустах георгин,
Сверчки и стрекозы, как часики, тикали.

Плыла черепица, и полдень смотрел,
Не смаргивая, на кровли. А в Марбурге
Кто, громко свища, мастерил самострел,
Кто молча готовился к Троицкой ярмарке.

Желтел, облака пожирая, песок.
Предгрозье играло бровями кустарника.
И небо спекалось, упав на кусок
Кровоостанавливающей арники.

В тот день всю тебя, от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с собою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.

Когда я упал пред тобой, охватив
Туман этот, лед этот, эту поверхность
(Как ты хороша!)- этот вихрь духоты -
О чем ты? Опомнись! Пропало. Отвергнут.

........................................................................

Тут жил Мартин Лютер. Там - братья Гримм.
Когтистые крыши. Деревья. Надгробья.
И все это помнит и тянется к ним.
Все - живо. И все это тоже - подобья.

О, нити любви! Улови, перейми.
Но как ты громаден, обезьяний,
Когда над надмирными жизни дверьми,
Как равный, читаешь свое описанье!

Когда-то под рыцарским этим гнездом
Чума полыхала. А нынешний жуел -
Насупленный лязг и полет поездов
Из жарко, как ульи, курящихся дупел.

Нет, я не пойду туда завтра. Отказ -
Полнее прощанья. Bсе ясно. Мы квиты.
Да и оторвусь ли от газа, от касс,-
Что будет со мною, старинные плиты?

Повсюду портпледы разложит туман,
И в обе оконницы вставят по месяцу.
Тоска пассажиркой скользнет по томам
И с книжкою на оттоманке поместится.

Чего же я трушу? Bедь я, как грамматику,
Бессонницу знаю. Стрясется - спасут.
Рассудок? Но он - как луна для лунатика.
Мы в дружбе, но я не его сосуд.

Ведь ночи играть садятся в шахматы
Со мной на лунном паркетном полу,
Акацией пахнет, и окна распахнуты,
И страсть, как свидетель, седеет в углу.

И тополь - король. Я играю с бессонницей.
И ферзь - соловей. Я тянусь к соловью.
И ночь побеждает, фигуры сторонятся,
Я белое утро в лицо узнаю.

1916/1928

przekład Mieczysława Jastruna pt. "Marburg"
w temacie Bez wzajemności

Мороз

Над банями дымятся трубы
И дыма белые бока
У выхода в платки и шубы
Запахивают облака.

Весь жар души дворы вложили
В сугробы, тропки и следки,
И рвутся стужи сухожилья,
И виснут виэга языки.

Лучи стругают, вихри сверлят,
И воздух, как пила, остер,
И как мороженая стерлядь
Пылка дорога, бел простор.

Коньки, поленья, елки, миги,
Огни, волненья, времена,
И в вышине струной вязиги
Загнувшаяся тишина.

1927

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. „Mróz” w temacie Zima

Зимняя ночь

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

1946

przekład Andrzeja Lewandowskiego pt. "Zimowa noc [Wszędzie nawiało śniegu moc ...]"
w temacie Pochodnie, świece, znicze – symbolika ognia i poetyckie odniesienia

Лето в городе

Разговоры вполголоса,
И с поспешностью пылкой
Кверху собраны волосы
Всей копною с затылка.

Из-под гребня тяжелого
Смотрит женщина в шлеме,
Запрокинувши голову
Вместе с косами всеми.

А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.

Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.

Наступает безмолвие,
Но по-прежнему парит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.

А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,

Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые, пахучие
Неотцветшие липы.

1953

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Lato
w mieście” w temacie Szukanie lata

Август

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».

1953

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Sierpień” w tematach:
Kalendarz poetycki na cały rok i Co się poetom śni?...

Июль

По дому бродит привиденье.
Весь день шаги над головой.
На чердаке мелькают тени.
По дому бродит домовой.

Везде болтается некстати,
Мешается во все дела,
В халате крадется к кровати,
Срывает скатерть со стола.

Ног у порога не обтерши,
Вбегает в вихре сквозняка
И с занавеской, как с танцоршей,
Взвивается до потолка.

Кто этот баловник-невежа
И этот призрак и двойник?
Да это наш жилец приезжий,
Наш летний дачник-отпускник.

На весь его недолгий роздых
Мы целый дом ему сдаем.
Июль с грозой, июльский воздух
Снял комнаты у нас внаем.

Июль, таскающий в одёже
Пух одуванчиков, лопух,
Июль, домой сквозь окна вхожий,
Всё громко говорящий вслух.

Степной нечесаный растрепа,
Пропахший липой и травой,
Ботвой и запахом укропа,
Июльский воздух лугово

1956

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "Lipiec"
w temacie Kalendarz poetycki na cały rok

Март

Солнце греет до седьмого пота,
И бушует, одурев, овраг.
Как у дюжей скотницы работа,
Дело у весны кипит в руках.

Чахнет снег и болен малокровьем
В веточках бессильно синих жил.
Но дымится жизнь в хлеву коровьем,
И здоровьем пышут зубья вил.

Эти ночи, эти дни и ночи!
Дробь капелей к середине дня,
Кровельных сосулек худосочье,
Ручейков бессонных болтовня!

Настежь всё, конюшня и коровник.
Голуби в снегу клюют овес,
И всего живитель и виновник -
Пахнет свежим воздухом навоз.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. "Marzec"
w temacie Kalendarz poetycki na cały rok[/i]

По грибы

Плетемся по грибы.
Шоссе. Леса. Канавы.
Дорожные столбы
Налево и направо.

С широкого шоссе
Идем во тьму лесную.
По щиколку в росе
Плутаем врассыпную.

А солнце под кусты
На грузди и волнушки
Чрез дебри темноты
Бросает свет с опушки

Гриб прячется за пень,
На пень садится птица.
Нам вехой — наша тень,
Чтобы с пути не сбиться.

Но время в сентябре
Отмерено так куце:
Едва ль до нас заре
Сквозь чащу дотянуться.

Набиты кузовки,
Наполнены корзины.
Одни боровики
У доброй половины.

Уходим. За спиной —
Стеною лес недвижный,
Где день в красе земной
Сгорел скоропостижно.

1956

przekład Ryszarda Mierzejewskiego pt. „Na grzyby” w tematach: Poetyckie
grzybobranie i inne leśne zbieranie oraz Kalendarz poetycki na cały rok

Счастье

Исчерпан весь ливень вечерний
Садами. И вывод - таков:
Нас счастье тому же подвергнет
Терзанью, как сонм облаков.

Наверное, бурное счастье
С лица и на вид таково,
Как улиц по смытьи ненастья
Столиственное торжество.

Там мир заключен. И, как каин,
Там заштемпелеван теплом
Окраин, забыт и охаян,
И высмеян литьями гром.

И высью. И капель икотой.
И - внятной тем более, что
И рощам нет счета: решета
В сплошное слились решето.

На плоской листве. Океане
Расплавленных почек на дне
Бушующего обожанья
Молящихся вышине.

Кустарника сгусток не выжат.
По клетке и влюбчивый клест
Зерном так задорно не брызжет,
Как жимолость - россыпью звезд.

przekład Seweryna Pollaka pt. "Szczęście"
w temacie Szczęście

Первый снег

Снаружи вьюга мечется
И все заносит в лоск.
Засыпана газетчица
И заметен киоск.

На нашей долгой бытности
Казалось нам не раз,
Что снег идет из скрытности
И для отвода глаз.

Утайщик нераскаянный,
Под белой бахромой
Как часто вас с окраины
Он разводил домой!

Все в белых хлопьях скроется,
Залепит снегом взор,
На ощупь, как пропоица,
Проходит тень во двор.

Движения поспешные:
Наверное, опять
Кому-то что-то грешное
Приходится скрывать.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. „Pierwszy śnieg” w temacie Zima

Следы на снегу

Полями наискось к закату
Уходят девушек следы.
Они их валенками вмяты
От слободы до слободы.

А вот ребенок жался к мамке.
Луч солнца, как лимонный морс,
Затек во впадины и ямки
И лужей света в льдину вмерз.

Он стынет вытекшею жижей
Яйца в разбитой скорлупе,
И синей линиею лыжи
Его срезают на тропе.

Луна скользит блином в сметане,
Все время скатываясь вбок.
За ней бегут вдогонку сани,
Но не дается колобок.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. "Ślady na śniegu" w temacie Zima

После вьюги

После угомонившейся вьюги
Наступает в округе покой.
Я прислушиваюсь на досуге
К голосам детворы за рекой.

Я, наверно, неправ, я ошибся,
Я ослеп, я лишился ума.
Белой женщиной мертвой из гипса
Наземь падает навзничь зима.

Небо сверху любуется лепкой
Мертвых, крепко придавленных век.
Все в снегу: двор и каждая щепка,
И на дереве каждый побег.

Лед реки, переезд и платформа,
Лес, и рельсы, и насыпь, и ров
Отлились в безупречные формы
Без неровностей и без углов.

Ночью, сном не успевши забыться,
В просветленьи вскочивши с софы,
Целый мир уложить на странице,
Уместиться в границах строфы.

Как изваяны пни и коряги,
И кусты на речном берегу,
Море крыш возвести на бумаге,
Целый мир, целый город в снегу.

przekład Ryszarda Mierzejewskiego
pt. „Po śnieżnej zamieci” w temacie Zima

Inne wiersze Borysa Pasternaka w tematach:
Nobliści, Trochę o duszy, Ogród przedziwny, Stepy, prerie, połoniny...,
Dlaczego piszę?, Smutek, melancholia, nostalgiaTen post został edytowany przez Autora dnia 01.05.14 o godzinie 09:07

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Михаил Лермонтов / Michaił Lermontow

МОЛИТВА

Не обвиняй меня, всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоих струя,
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, боже, не тебе молюсь.

Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К тебе я снова обращусь.

1829

MODLITWA

Nie wiń mnie z wyżyn swej wszechmocy,
Nie karz mnie duchem ani ciałem
Za to, ze mrok grobowej nocy
I serce ziemi pokochałem;
Że ludzka dusza moja rzadko
Rzeźwi się słów twych żywym zdrojem,
Że mkną ku błędom i upadkom
Z dala od ciebie myśli moje;
Że niegasnący żar natchnienia
Podskórną lawą pierś mą toczy,
Że huragany i wzruszenia
Mgłą zasnuwają moje oczy;
Że świat ten dla mnie jest za ciasny,
Że się bliskością twoją trwożę,
Że grzesznym dźwiękiem pieśni własnej
Ja się nie tobie modlę, Boże!

Lecz zagaś we mnie te płomienie,
Żar, co się gwiazdą tli w iskierce,
Oślep zgłodniałe me spojrzenie
I ukamienuj we mnie serce;
Kiedy pastwiąca się nade mną
Z piersi potęgę pieśni zrzucę,
Drogą zbawienia, drogą ciemną,
Do ciebie znowu, Panie, wrócę.

przełożył Zbigniew Bieńkowski

МОЙ ДЕМОН

Собранье зол его стихия.
Носясь меж дымных облаков,
Он любит бури роковые,
И пену рек, и шум дубров.
Меж листьев желтых, облетевших,
Стоит его недвижный трон;
На нем, средь ветров онемевших,
Сидит уныл и мрачен он.
Он недоверчивость вселяет,
Он презрел чистую любовь,
Он все моленья отвергает,
Он равнодушно видит кровь,
И звук высоких ощущений
Он давит голосом страстей,
И муза кротких вдохновений
Страшится неземных очей.

1829

MÓJ DEMON
1

Żywiołem jego zło w naturze.
Lecąc wśród czarnych chmur gradowych,
On kocha losu groźne burze
I pianę rzek, i szum dąbrowy.
On kocha mrok bezgwiezdnych nocy,
Mgły, księżyc blady, nagie skały,
Gorzkie uśmiechy i te oczy,
Które ni snu, ni łzy nie znały.

2

Zwykł się wsłuchiwać bez wzruszenia
W przechwałki i wyznania ludzi,
Śmieszą go słowa pozdrowienia,
Modlitwa pusty śmiech w nim budzi.
Obcy uczuciom tkliwym, rzewnym,
On żywi się pokarmem ziemskim,
Chciwie łykając dym bitewny
I krew na wszystkich polach klęski.

3

Gdy rodzi się cierpiętnik nowy,
On dręczy ojcowskiego ducha,
Z uśmiechem gorzkim i surowym,
Jak bije młode serce, słucha.
On spragnionemu wiecznej ciszy,
Gdy się ów żegna z sercem drżącym,
Ostatniej chwili towarzyszy,
Lecz nierad mu umierający.

4

Demon na krok się nie oddali
Ode mnie, póki życia mego,
On każdą moją myśl przepali
Płomieniem ognia niebieskiego.
Obraz i wzór doskonałości
Uchyli mi jak rąbek nieba,
Da mi przeczucie szczęśliwości,
Ale mi nigdy szczęścia nie da.

przełożył Zbigniew BieńkowskiJolanta Chrostowska-Sufa edytował(a) ten post dnia 23.11.08 o godzinie 20:21

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Włodzimierz Wysocki

Охота на волков

Рвусь из сил и из всех сухожилий,
Но сегодня - опять, как вчера, -
Обложили меня, обложили,
Гонят весело на номера.

Из-за елей хлопочут двустволки -
Там охотники прячутся в тень.
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков, идет охота!
На серых хищников - матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками
Егеря, но не дрогнет рука!
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций.
Видно, в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали - «Нельзя за флажки!»

Идет охота на волков, идет охота!
На серых хищников - матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры.
Почему же - вожак, дай ответ -
Мы затравленно мчимся на выстрел
И не пробуем через запрет?

Волк не должен, не может иначе!
Вот кончается время мое.
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся и поднял ружье.

Идет охота на волков, идет охота!
На серых хищников - матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Я из повиновения вышел
За флажки - жажда жизни сильней!
Только сзади я радостно слышал
Удивленные крики людей.

Рвусь из сил, из всех сухожилий,
Но сегодня - не так, как вчера!
Обложили меня, обложили,
Но остались ни с чем егеря!

Идет охота на волков, идет охота!
На серых хищников - матерых и щенков.
Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.

1968

Polowanie na wilki

Biegnę naprzód, ze strachu półżywy,
Lecz historia powtarza się znów:
Otoczyli mnie znowu myśliwi,
Zaroiło się w lesie od psów.

Ustawili się w zwartym szeregu,
I z dwururek celują zza drzew,
Młode wilki krwią broczą na śniegu,
Wsiąka w ziemię spieniona ich krew.

Trwa polowanie, polowanie trwa bez końca
Na drapieżniki, co w rozpaczy szczerzą kły.
Krzyczą myśliwi, psy szczekają. W blasku słońca
Na białym śniegu lśnią czerwone ślady krwi.

Żadnych szans nam myśliwi nie dają,
Nieuczciwa nie peszy ich gra:
Chorągiewki czerwone wieszają,
Już od wieków zabawa ta trwa.

Wilk nie może przekroczyć granicy,
Bo czerwonych obawia się szmat,
Razem z mlekiem matczynym wilczycy
Mu na wieki wpojono ten strach.

Trwa polowanie, polowanie trwa bez końca
Na drapieżniki, co w rozpaczy szczerzą kły.
Krzyczą myśliwi, psy szczekają. W blasku słońca
Na białym śniegu lśnią czerwone ślady krwi.

Mamy ostre i kły i pazury,
Może stary odpowie mi wilk,
Czemu jednak boimy się kuli,
Czemu ludzki przeraża nas krzyk.

Wilk nie może postąpić inaczej,
I mój koniec przybliża się już,
Gdy myśliwy wśród drzew mnie zobaczył,
Bez wahania nacisnął na spust.

Trwa polowanie, polowanie trwa bez końca
Na drapieżniki, co w rozpaczy szczerzą kły.
Krzyczą myśliwi, psy szczekają. W blasku słońca
Na białym śniegu lśnią czerwone ślady krwi.

Nie na wiele nagonka się zdała,
Chociaż bałem czerwonych się szmat,
To przed siebie na oślep pognałem,
Tak jak więzień ucieka zza krat.

Biegnę naprzód, ze strachu półżywy,
Nie powtórzy historia się znów,
Otoczyli mnie znowu myśliwi,
Lecz nie udał się dzisiaj im łów!

Trwa polowanie, polowanie trwa bez końca
Na drapieżniki, co w rozpaczy szczerzą kły.
Krzyczą myśliwi, psy szczekają. W blasku słońca
Na białym śniegu lśnią czerwone ślady krwi.

tłum. Marlena Zimna

Polowanie na wilki

Siedem grzechów głównych
ósmy grzech – poezja

Pieśni i milczenie
świętość i herezja
pieśni pozostaną
pamięć musi trwać
póki się nadzieja będzie w sercach tlić
póki ludzie z wiarą będą struny rwać
dla miłości zawsze warto przecież żyć

Brak mi tchu i na oślep uciekam
sił ostatkiem pazury śnieg rwą
sfora psów mnie osacza z daleka
chcą mnie dopaść, rozszarpać mnie chcą

Ze wszystkich stron niewidzialna śmierć czyha
od wystrzałów powietrze aż drży
gdy na śniegu zraniony wilk zdycha
słychać śmiech, ludzki śmiech
jazgot psi

To polowanie, to na wilki trwa obława
śmiertelny bieg
skrwawiony śnieg
nadziei brak
charkoczą wściekłe psy, a my nie mamy prawa
granicy przejść czerwonych rozwieszonych flag

Nie lituje się nikt nad wilkami
strzelcom obce ma być drżenie rąk
złudną wolność otoczą flandrami
i czerwony zamyka się krąg

Niby flandr wilk nie może przekroczyć
mały szczeniak już ma to we krwi
i pamięta, gdy przejrzy na oczy
z wilczych prawd czerwona śmierć drwi

To polowanie, to na wilki trwa obława
śmiertelny bieg
skrwawiony śnieg
nadziei brak
charkoczą wściekłe psy, a my nie mamy prawa
granicy przejść czerwonych rozwieszonych flag

Umiesz walczyć, a musisz uciekać
w strupy z schnięciem na krew twoich żył
za czerwoną granicą cię czeka
nowe życie- tak pragnę byś żył

Nie chcę dłużej być celem ruchomym
nie zatrzyma graniczna mnie żerdź
ozdobiona zakazem czerwonym
przedrę się, lub wykrwawię na śmierć

To polowanie, to na wilki trwa obława
śmiertelny bieg
skrwawiony śnieg
nadziei brak
charkoczą wściekłe psy, a my nie mamy prawa
granicy przejść czerwonych rozwieszonych flag

Pełen bólu w przypływie szaleństwa
z tej obławy rwałem się w las
usłyszałem siarczyste przekleństwa
linię flandr przerwał wilk pierwszy raz

Brak ci tchu i na oślep uciekasz
wsiąka krew w biały śnieg, czarny piach
nauczyłeś się dziś od człowieka:
życie chęć jest silniejsza niż strach

To polowanie, to na wilki trwa obława
śmiertelny bieg
skrwawiony śnieg
nadziei brak
charkoczą wściekłe psy, a my nie mamy prawa
granicy przejść czerwonych rozwieszonych flag

tłum. Roman Kołakowski

Polowanie na wilki –
słowa Włodzimierz Wysocki
przekład Roman Kołakowski
śpiewają Joanna Lewandowska i Piotr RoguckiJolanta Chrostowska-Sufa edytował(a) ten post dnia 04.12.08 o godzinie 22:21

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Aleksander Błok (1880 – 1921) – poeta rosyjski, jeden z najwybitniejszych przedstawicieli liryki światowej pierwszej połowy XX wieku. Jego twórczość inspirowana malarstwem, muzyką i mistycyzmem wywarła duży wpływ na różne kierunki poezji współczesnej, zwłaszcza na symbolizm. Błok udoskonalił poetykę wiersza tonicznego, wprowadził do niej charakterystyczne powtórzenia, położył nacisk na melodykę i rytm wiersza.
Najbardziej znane tomy jego wierszy to: „Стихи о Прекрасной Даме” (Wiersze o Pięknej Damie, 1901-1902), „Ночная Фиалка” (Nocny Fiołek, 1906), „Снежная маска” (Śnieżna maska, 1907), „Город” (Miasto, 1904-1908), „Итальянские стихи” (Wiersze włoskie, 1909), „Возмездие” (Odwet, 1908-1913), „Ямбы” (Jamby, 1907-1914), „Кармен” (Carmen, 1914), „Родина” (Ojczyzna, 1907-1916), „Арфы и скрипки” (Harfy i skrzypce, 1908-1916).

* * *

Там - в улице стоял какой-то дом,
И лестница крутая в тьму водила.
Там открывалась дверь, звеня стеклом.
Свет выбегал, - и снова тьма бродила.

Там в сумерках белел дверной навес
Под вывеской "Цветы", прикреплен болтом.
Там гул шагов терялся и исчез
На лестнице - при свете лампы жолтом.

Там наверху окно смотрело вниз,
Завешенное неподвижной шторой,
И, словно лоб наморщенный, карниз
Гримасу придавал стене - и взоры...

Там, в сумерках, дрожал в окошках свет,
И было пенье, музыка и танцы.
А с улицы - ни слов, ни звуков нет,-
И только стекол выступали глянцы.

По лестнице, над сумрачным двором
Мелькала тень, и лампа чуть светила.
Вдруг открывалась дверь, звеня стеклом,
Свет выбегал, - и снова тьма бродила.

1 мая 1902

* * *

Tam – stał w ulicy dom i poprzez mgłę
Na kręte schody w ciemność się wchodziło.
Tam – drzwi się odmykały dzwoniąc szkłem,
Wybiegał blask – i znowu ciemno było.

Tam bielał okap w przedwieczorny zmrok,
Pod szyldem „Kwiaty” przytwierdzony sworzniem,
Tam grzmiał na schodach i zacichał krok
Przy żółtym świetle lampy, drżącym trwożnie.

Tam górne okno spoglądało w dół,
Nie podnoszoną zaciągnięte storą,
I gzyms podobny do zmarszczonych czół,
Nadawał ścianie grymas – wygląd chory.

Tam zmieniał się w okienkach błysk i cień
I słychać było śpiew, muzykę, tańce.
Z ulicy – ani słów, ni żądnych brzmień,
I tylko szyby lśniły zimnym blaskiem.

Na schodach, nad podwórza mrocznym dnem
Światełko lampy zaledwie się tliło
I drzwi się odmykały dzwoniąc szkłem,
Wybiegał blask – i znowu ciemno było.

1 maja 1902

tłum. Mieczysław Jastrun

* * *

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
Не дыша.

Снится - снова я мальчик, и снова любовник,
И овраг, и бурьян.
И в бурьяне - колючий шиповник,
И вечерний туман.

Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
И окошко твое.

Этот голос - он твой, и его непонятному звуку
Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне, твою прежнюю милую руку
Прижимая к губам.

2 мая 1912

* * *

Oto zbliża się dźwięk. Zniewolone szarpiącym tym dźwiękiem
Znów serce młode.
I we śnie do warg tulę jak dawniej twą rękę
Wstrzymując oddech.

We śnie znowu jestem chłopiec i znowu kochanek,
Śnię burzany i jary,
I kolczasty krzak głogu w burzanie,
I wieczorne opary.

Stary dom w serce zajrzy przez kwiaty, listowie,
Przez gałęzie kłujące,
I znów niebo się przedrze, od krańca do krańca różowe,
I twe okno płonące.

Ja poznaję twój głos – za dalekie te dźwięki
Życie oddam i żal, i skargi.
Chociaż we śnie do drogiej jak dawniej twej ręki
Przyciskam wargi.

2 maja 1912

tłum. Irena Piotrowska

* * *

Превратила всё в шутку сначала,
Поняла - принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слезы платком вытирать.

И, зубами дразня, хохотала,
Неожиданно всё позабыв.
Вдруг припомнила всё - зарыдала,
Десять шпилек на стол уронив.

Подурнела, пошла, обернулась,
Воротилась, чего-то ждала,
Проклинала, спиной повернулась,
И, должно быть, навеки ушла...

Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело свое.
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твое?

29 февраля 1916

* * *

Najpierw wszystko w żarty obróciła,
Zrozumiała – wyrzutami wybuchnęła.
Potem piękną głowę pochyliła,
Łzy chusteczką wycierać zaczęła.

Zębów bielą drażniąco się śmiała,
Zapomniawszy o wszystkim na chwilę,
Przypomniała i znów zaszlochała,
Uroniła na stół dziesięć szpilek.

Zbrzydła. Wyszła – głowę obróciła,
Wraca, czeka, spuściła powieki –
I pomstując ku drzwiom zawróciła,
I być może odeszła na wieki...

Cóż, na nowo trzeba zacząć dzieło,
Wrócić do odwiecznej pracy swojej –
Czyż i życie przeszumiało, minęło,
Przeszumiało jak suknie twoje?

29 lutego 1916

tłum. Mieczysława Buczkówna

Inne wiersze Aleksandra Błoka w tematach: Cisza w poezji, Kobiecy portret, Miłość,
Poeci poetom, W świecie wróżb, zaklęć i sił tajemnych, Co się poetom śni..., Poezja
kolei żelaznych/ Samobójstwo w wierszach..., O czytaniu i czytelnikach, Głosy i dźwięki, szepty i krzyki, Listy poetyckie, Latarnie - symbolika i poetyckie konteksty, Kolorowe jarmarki, Jesień przychodzi za wcześnie..., Ojczyzna, Wiersze "zaangażowane", Poezja
i architektura, Kalendarz poetycki na cały rok, Sobowtóry w życiu i fikcji literackiej,
W nigdzie nic..., czyli o pustce w poezjiRyszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 31.05.11 o godzinie 19:42

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Włodzimierz Majakowski, ros. Владимир Владимирович Маяковский (1893-1930) – rosyjski poeta, dramaturg i malarz, czołowy reprezentant futuryzmu, współautor wraz Wielemirem Chlebnikowem i Aleksym Kruczenychem manifestu rosyjskiego futuryzmu pt. „Policzek smakowi powszechnemu”, początkowo propagator idei komunizmu, z czasem
coraz bardziej krytyczny wobec nich, oskarżony wreszcie o ich wypaczenia i zdradę. Zginął
w niewyjaśnionych do końca okolicznościach. Według oficjalnej wersji popełnił samobójstwo. Ogłosił drukiem m. in. „Облако в штанах” (Obłok w spodniach, 1915), „Война и мир” (Wojna i pokój, 1916), „Мистерия Буфф” (Misterium buffo, 1918), „Человек” (Człowiek, 1918), „Клоп” (Pluskwa, 1929), „Баня” (Łaźnia, 1930), „Во весь голос”(Na cały głos, 1930).

Ты

Пришла -
деловито,
за рыком,
за ростом,
взглянув,
разглядела просто мальчика.
Взяла,
отобрала сердце
и просто
пошла играть -
как девочка мячиком.
И каждая -
чудо будто видится -
где дама вкопалась,
а где девица.
"Такого любить?
Да этакий ринется!
Должно, укротительница.
Должно, из зверинца!"
А я ликую.
Нет его -
ига!
От радости себя не помня,
скакал,
индейцем свадебным прыгал,
так было весело,
было легко мне.

przekład Adama Pomorskiego pt. „Ty” w temacie Szczęście

Лиличка! Вместо письма

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

przekład Seweryna Pollaka pt. „Lileczko! To zamiast listu”
w temacie Kobiety ich życia i twórczości

России

Вот иду я,
заморский страус,
в перьях строф, размеров и рифм.
Спрятать голову, глупый, стараюсь,
в оперенье звенящее врыв.

Я не твой, снеговая уродина.
Глубже
в перья, душа, уложись!
И иная окажется родина,
вижу -
выжжена южная жизнь.

Остров зноя.
В пальмы овазился.
"Эй,
дорогу!"
Выдумку мнут.
И опять
до другого оазиса
вью следы песками минут.

Иные жмутся -
уйти б,
не кусается ль?-
Иные изогнуты в низкую лесть.
"Мама,
а мама,
несет он яйца?"-
" Не знаю, душечка,
Должен бы несть".

Ржут этажия.
Улицы пялятся.
Обдают водой холода.
Весь истыканный в дымы и в пальцы,
переваливаю года.
Что ж, бери меня хваткой мёрзкой!
Бритвой ветра перья обрей.
Пусть исчезну,
чужой и заморский,
под неистовства всех декабрей.

przekład Seweryna Pollaka pt. „Do Rosji” w temacie Ojczyzna

Inne wiersze Włodzimierza Majakowskiego w tematach Wiersze na różne pory dnia, Miasto, Kobiecy portret, ”Niebo jest u stóp matki”, Mosty w poezjiAnna B. edytował(a) ten post dnia 18.08.12 o godzinie 07:05

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Iwan Aleksiejewicz Bunin, ros. Ива́н Алексеевич Бунин (1870-1953) – rosyjski
poeta, nowelista i tłumacz, laureat literackiej Nagrody Nobla za 1933 r., tłumaczył poezję
z angielskiego (H. Longfellowa, G. Byrona, A. Tennysona) i francuskiego (A. de Museta).

Жасмин

Цветет жасмин. Зеленой чащей
Иду над Тереком с утра.
Вдали, меж гор - простой, блестящий
И четкий конус серебра.

Река шумит, вся в искрах света,
Жасмином пахнет жаркий лес.
А там, вверху - зима и лето:
Январский снег и синь небес.

Лес замирает, млеет в зное,
Но тем пышней цветет жасмин.
В лазури яркой – неземное
Великолепие вершин.

VI. 04

Jaśmin

Kwitną jaśminy. Przez gęstwinę
Idę nad Terek skoro świt.
Z dala, spomiędzy gór, w dolinę,
Spogląda lśniący, srebrny szczyt.

Szeleści rzeka, w iskrach cała,
Jaśminem pachnie duszny las.
Zima się z latem wymieszała:
Śniegi z błękitem nieba wraz.

W upalnej drzemce las zamiera,
Co wzmaga tylko kwiatów dur.
Olśniewa w pełnym świetle teraz
Majestatyczny przepych gór.

Мудрым

Герой – как вихрь, срывающий палатки,
Герой врагу безумный дал отпор,
Но сам погиб – сгорел в неравной схватке,
Как искромётный метеор.

А трус – живёт. Он тоже месть лелеет,
Он точит мёткий дротик, но тайком
О да, он – мудр! Но сердце в нём чуть тлеeт:
Как огонёк пoд кизяком.

1903-1906

Mądrym

Bohater jest jak wiatr kruszący mury,
To on straszliwy odpór wrogom dał,
Ale sam poległ – jak meteor, który
Tnąc niebo, spala się na miał.

A tchórz wciąż żyje. Śni zemstę i właśnie
W ukryciu ostrzy śmiercionośną stal.
O, tak – jest mądry! Lecz serce w nim gaśnie:
Jak pod suszonym gnojem żar.

Сирокко

Гул бури за горой и грохот отдаленных
Полуночных зыбей, бушующих в бреду.
Звон, непрерывный звон кузнечиков бессонных,
И мутный лунный свет в оливковом саду.

Как фосфор, светляки мерцают под ногами;
На тусклой блеске волн, облитых серебром,
Ныряет гробом челн... Господь смешался с нами
И мчит куда-то мир в восторге бредовом.

10 февраля 1916

Sirocco

Huk burzy za górami i grzmot fal dalekich,
Ich głuchy o północy wracający śpiew,
Granie świerszczy, co zmrużyć nie daje powieki,
I mętny blask księżyca wśród konarów drzew.

Jak fosfor pod nogami migocą świetliki,
Łódź nurza się w odmętach posrebrzanych fal…
Pan pomiędzy nas zstąpił i w zachwycie dzikim
Gna świat przed siebie, w sobie tylko znaną dal.

wszystkie wiersze tłumaczył Maciej Froński

Inne wiersze Iwana Bunina w tematach: Nobliści, Marynistyka, Samotność, Wiersze
z podróży, Miasto, Krzyż, Cyganie i ich kultura, Cmentarze, Kobiecy portret, Wędrówki po śladach historii, Zaśpiewam ci pieśń, Kwiaty, A mnie jest szkoda słomianych strzech, Starość, Gdy otworzysz oczy..., Antyczne korzenie cywilizacji, Motyw dłoni i rąk, Wiersz na taki dzień, jak dzisiaj, Latarnie - symbolika i poetyckie konteksty, W wynajętych pokojach, Cyrk: tu wzlatuje się i spada..., Owady są wszędzie..., Fontanna - co poetów
i kochanków skłania do zadumy, Stepy, prerie, połoniny..., Motyw źródła w poezjiRyszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 07.02.12 o godzinie 19:14

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Bułat Okudżawa (Булат Шалвович Окуджава, 1924-1997) – rosyjski poeta,
autor tekstów ballad, pieśni lirycznych i satyrycznych, kompozytor i wykonawca, pisał też prozę i sztuki teatralne, występował jako aktor teatralny i filmowy. Ojciec poety, zagorzały komunista i sekretarz partii bolszewickiej w jednym z lokalnych komitetów, w czasie czystek stalinowskich w 1937 roku został przykładnie rozstrzelany jako jeden z setek tysięcy tzw. wrogów klasowych, a matka – również sekretarz partii rajkomu - zesłana do łagrów, gdzie spędziła 18 lat. Bułat wychowywany był przez babkę,
w wieku 18 lat wstąpił na ochotnika do Armii Czerwonej, brał udział w II wojnie światowej i był kilka razy ranny, po wojnie pracował fizycznie i eksternistycznie kończył szkołę średnią i studia filologiczne. Największą sławę zdobył jako poeta i bard. Przez wiele lat jego utwory były zakazane w Związku Radzieckim i dostępne tylko w drugim obiegu. W jego poezji i pieśniach dominuje niepowtarzalny klimat zadumy, melancholii
i refleksji nad ludzkim życiem. Często powracają obrazy z przeżyć wojennych, a także
z dzieciństwa spędzonego na moskiewskiej dzielnicy Arbat.

* * * [Былое нельзя воротить...]

Былое нельзя воротить, и печалиться не о чем,
у каждой эпохи свои подрастают леса...
А все-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем
поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа.

Теперь нам не надо по улицам мыкаться ощупью.
Машины нас ждут, и ракеты уносят нас вдаль...
А все-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков,
хотя б одного, и не будет отныне... А жаль.

Я кланяюсь низко познания морю безбрежному,
разумный свой век, многоопытный век свой любя...
А все-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему
и мы до сих пор все холопами числим себя.

Победы свои мы ковали не зря и вынашивали,
мы все обрели: и надежную пристань, и свет...
А все-таки жаль — иногда над победами нашими
встают пьедесталы, которые выше побед.

Москва, ты не веришь слезам — это время проверило.
Железное мужество, сила и стойкость во всем...
Но если бы ты в наши слезы однажды поверила,
ни нам, ни тебе не пришлось бы грустить о былом.

Былое нельзя воротить... Выхожу я на улицу.
И вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот
извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается...
Ах, нынче, наверное, что-нибудь произойдет.

Былое нельзя воротить... – słowa, muzyka i wykonanie: Bułat Okudżawa

* * *[Co było - nie wróci...]

Co było - nie wróci, i szaty rozdzierać by próżno.
Cóż, każda epoka ma własny obyczaj i ład...
A przecież mi żal, że tu w drzwiach nie pojawi się Puszkin -
tak chętnie bym dziś choć na kwadrans na koniak z nim wpadł.

Dziś już nie musimy piechotą się wlec na spotkanie,
i tyle jest aut, i rakiety unoszą nas w dal...
A przecież mi żal, że po Moskwie nie suną już sanie,
i nie ma już sań, i nie będzie już nigdy, a żal!

Pozdrawiam pojętny mój wiek, mego stwórcę i mistrza,
ten trzeźwy mój wiek, doświadczony mój wiek pragnę czcić...
A przecież mi żal, że jak dawniej śnią nam się bożyszcza
i tak to już jest, żeśmy czołem gotowi im bić.

No cóż, nie na darmo zwycięstwem nasz szlak się uświetnił
i wszystko już jest - cicha przystań, non-iron i wikt...
A przecież mi żal, że nad naszym zwycięstwem niejednym
górują cokoły, na których nie został już nikt.

Co było - nie wróci... Wychodzę wieczorem na spacer
i nagle spojrzałem na Arbat i - ach, co za gość! -
rżą konie u sań, Aleksander Siergiejewicz przechadza się,
ach, głowę bym dał, że już jutro wydarzy się coś!

tłum. Witold Dąbrowski

Песенка о пехоте

Простите пехоте,
что так неразумна бывает она:
всегда мы уходим,
когда над Землею бушует весна.
И шагом неверным
по лестничке шаткой
спасения нет.
Лишь белые вербы,
как белые сестры глядят тебе вслед.

Не верьте погоде,
когда затяжные дожди она льет.
Не верьте пехоте,
когда она бравые песни поет.
Не верьте, не верьте,
когда по садам закричат соловьи:
у жизни и смерти
еще не окончены счеты свои.

Нас время учило:
живи по-походному, дверь отворя..
Товарищ мужчина,
а все же заманчива доля твоя:
весь век ты в походе,
и только одно отрывает от сна:
куда ж мы уходим,
когда за спиною бушует весна?

Песенга о пехоте – słowa, muzyka i wykonanie: Bułat Okudżawa

Piosenka o piechocie...

Wybaczcie piechocie,
że tak nierozumna, że braknie jej tchu.
My zawsze w pochodzie
gdy wiosna nad ziemią szaleje od bzu.
Jak długo tak można?
Bezdroża, mokradła i błoto, i piach,
i wierzba przydrożna
jak siostra pobladła zostaje we łzach.

Nie wierzcie pogodzie,
gdy deszcze trzydniowe zaciągnie wśród drzew.
Nie wierzcie piechocie,
gdy w pieśni bojowej odwaga i gniew.
Nie wierzcie, nie wierzcie,
gdy w sadach słowiki zakrzyczą co sił -
wy jeszcze nie wiecie,
co komu pisane i kto będzie żył.

Uczyłaś ojczyzno,
że żyć trzeba umieć i słyszeć twój głos...
Kolego mężczyzno,
a jednak niezgorszy przypada ci los.
My zawsze w pochodzie
i tylko to jedno nas zrywa ze snu:
dlaczego w pochodzie,
gdy wiosna nas ziemią szaleje od bzu?
Dlaczego w odwrocie,
gdy wiosna nad ziemią szaleje od bzu?

tłum. Witold Dąbrowski

Молитва Франсуа Вийона

Пока Земля еще вертится,
пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
чего у него нет:
мудрому дай голову,
трусливому дай коня,
дай счастливому денег...
И не забудь про меня.

Пока Земля еще вертится —
Господи, твоя власть!—
дай рвущемуся к власти
навластвоваться всласть,
дай передышку щедрому,
хоть до исхода дня.
Каину дай раскаяние...
И не забудь про меня.

Я знаю: ты все умеешь,
я верую в мудрость твою,
как верит солдат убитый,
что он проживает в раю,
как верит каждое ухо
тихим речам твоим,
как веруем и мы сами,
не ведая, что творим!

Господи мой Боже,
зеленоглазый мой!
Пока Земля еще вертится,
и это ей странно самой,
пока ей еще хватает
времени и огня,
дай же ты всем понемногу...
И не забудь про меня.

Молитва Франсуа Вийона – słowa, muzyka i wykonanie: Bułat Okudżawa

François Villon (Modlitwa)

Dopóki nam Ziemia kręci się, dopóki jest tak czy siak
Panie, ofiaruj każdemu z nas, czego mu w życiu brak:
mędrca obdaruj głową, tchórzowi dać konia chciej,
sypnij grosza szczęściarzom... I mnie w opiece swej miej.

Dopóki Ziemia obraca się, o Panie nasz, na Twój znak
tym, którzy pragną władzy, niech władza ta pójdzie w smak,
daj szczodrobliwym odetchnąć, raz niech zapłacą mniej,

daj Kainowi skruchę... I mnie w opiece swej miej.
Ja wiem, że Ty wszystko możesz, ja wierzę w Twą moc i gest,
jak wierzy zabity żołnierz, że w siódmym niebie jest,
jak zmysł każdy chłonie z wiarą, Twój ledwie słyszalny głos,
jak wszyscy wierzymy w Ciebie, nie wiedząc, co niesie los.

Panie zielonooki, mój Boże jedyny, spraw
- dopóki nam Ziemia toczy się, zdumiona obrotem spraw,
dopóki czasu i prochu wciąż jeszcze wystarcza jej
- daj każdemu po trochu... I mnie w opiece swej miej.

tłum. Andrzej Mandalian

Utwór ten jest też, wraz z linkiem dźwiękowym do wykonania
po polsku przez Edytę Gepert, w temacie Modlitwa

Полночный троллейбус

Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний,
в случайный.
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний,
в случайный.
Последний троллейбус, по улице мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать потерпевших в ночикрушенье, крушенье. Последний троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры, матросы твои приходят на помощь. Я с ними не раз уходил от беды,
я к ним прикасался плечами...
Как много, представьте себе, добротыв молчанье, в молчанье. Последний троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает, стихает.

http://www.youtube.com/watch?v=tGuUpkBRz-M
Полночный (последний) троллейбус – słowa, muzyka i wykonanie: Bułat Okudżawa

Ostatni Trolejbus

A kiedy nie sposób już płynąć pod prąd,
nie sposób już wyrwać się z matni,
niebieski trolejbus zabiera mnie stad,
trolejbus
ostatni.
Mój promie północny, żeglujesz przez noc
i nie dbasz: głęboka czy płytka,
gdy zbierasz nas wszystkich - idących na dno
z bulwarów
rozbitków.
Ach, otwórz podwoje: przechodzień czy gość.
Ja wiem, że tonącym śród nocy
ktoś z twych pasażerów, z załogi twej ktoś
udzieli
pomocy.
Jam z nimi już nieraz uchodził od klęsk
jam ramię ich czuł przy ramieniu...
A jednak naprawdę w milczeniu jest sens,
jest dobroć
w milczeniu.
Ucieczko przegranych, gościnny twój próg,
a Moskwa jak rzeka wezbrana,
i ból, co od rana pod skronią się tłukł -
ustaje
do rana.

tłum. Andrzej Mandalian

Inne wiersze i teksty piosenek Bułata Okudżawy w tematach:
O przemijaniu..., O pisaniu i różnych pismach, Narzędzia – przedłużenie człowieka, Drzwi, Trochę o duszy, Cyrk: tu wzlatuje się i spada..., Łzy, płacz, rozpacz.../W świecie dziecięcych zabaw i zabawek, Kalendarz poetycki na cały rok, s. 2, s. 19, Powozy, bryczki, dorożki...Ryszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 02.04.12 o godzinie 21:41

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Warłam Szałamow (Варла́м Ти́хонович Шала́мов, 1907-1982) – syn duchownego cerkwii prawosławnej i nauczycielki, w młodości obracający się w kręgach opozycji lewicowej i trockistowskiej przeciwko władzy stalinowskiej, aresztowany i skazany na trzy lata ciężkich robót w łagrach na Uralu za kolportaż tzw. testamentu Lenina.
W 1937 r. ponownie aresztowany i skazany za „działalność kontrrewolucyjną” na pięć lat łagrów na Kołymie, do czego dołożono mu wkrótce jeszcze 10 lat ciężkich robót za „agitację antysowiecką”. Ta ostatnia polegała na tym, że nazwał Iwana Bunina, laureata literackiej Nagrody Nobla, przebywającego na emigracji, „klasykiem literatury rosyjskiej”. Schorowany i wyniszczony fizycznie, rehabilitowany po 1956 r. na fali odwilży Chruszczowowskiej, utrzymywał się ze skromnej renty inwalidzkiej. Pisał wiersze, opowiadania i wspomnienia o terrorze stalinowskim, które za czasów ZSRR
w większości krążyły w drugim obiegu, niektóre publikowane były bez jego zgody na Zachodzie. Pierwszy oficjalny tomik poezji „Огниво” (Krzesiwo) wydał dopiero w 1961 roku, potem ukazały się jeszcze „Шелест листьев” (Szelest liści, 1964), „Дорога
и судьба” (Droga i las, 1967), „Московские облака” (Moskiewskie obłoki, 1972). Największy rozgłos przyniosły mu „Колымские рассказы” (Opowiadania kołymskie) pisane w latach 1954-1973, publikowane we fragmentach w Nowym Jorku, a w całości po raz pierwszy w Londynie w 1978 r., wyd polskie: Warłam Szałamow: Opowiadania kołymskie. Tłum. Juliusz Baczyński. Wydawnictwo Dolnośląskie, Wrocław 1999.

Поэзия — дело седых,

Не мальчиков, а мужчин,
Израненных, немолодых,
Покрытых рубцами морщин.

Сто жизней проживших сполна
Не мальчиков, а мужчин,
Поднявшихся с самого дна
К заоблачной дали вершин.

Познание горных высот,
Подводных душевных глубин,
Поэзия — вызревший плод
И белое пламя седин.

* * *

Здесь морозы сушат реки,
Убивая рыб,
И к зиме лицо стареет
Молодой горы.

С лиственниц не вся упала
Рыжая хвоя.
Дятел марши бьет на память,
Чтоб бодрился я.

Снега нет еще в распадках.
Не желая ждать,
Побелели куропатки,
Веря в календарь.

Рвет хвою осенний ветер,
Сотрясая лес.
День - и даже память лета
Стерта на земле.

* * *

Я здесь живу, как муха, мучась,
Но кто бы мог разъединить
Вот эту тонкую, паучью,
Неразрываемую нить?

Я не вступаю в поединок
С тысячеруким пауком,
Я рву зубами паутину,
Стараясь вырваться тайком.

И, вполовину омертвелый,
Я вполовину трепещу,
Еще ищу живого дела,
Еще спасения ищу.

Быть может, палец человечий
Ту паутину разорвёт,
Меня сомнёт и искалечит —
И все же на небо возьмёт.

* * *

Память скрыла столько зла
Без числа и меры.
Всю-то жизнь лгала, лгала.
Нет ей больше веры.

Может, нет ни городов,
Ни садов зеленых,
И жива лишь сила льдов
И морей соленых.

Может, мир – одни снега,
Звездная дорога.
Может, мир – одна тайга
В пониманье Бога.

* * *

Pamięć ukryła tyle zła,
Wiele, co niemiara.
Całe życie łgała, łgała.
Nie dam jej już wiary.

Może zniknęły grody
I sady zielone,
Kwitną z lodów ogrody,
Morza powstają słone.

Może wszędzie panuje mróz,
Sunie gwiezdna droga.
Świat chyba tajgą zarósł,
Na życzenie Boga.

tłum. Izabella Migal

inny przekład Anastazji Tymińskiej „***[Pamięć kryje tyle zła...]”
na stronie Przemoc w majestacie prawa

* * *

Я беден, одинок и наг,
Лишен огня.
Сиреневый полярный мрак
Вокруг меня.

Я доверяю бледной тьме
Мои стихи.
У ней едва ли на уме
Мои грехи.

И бронхи рвет мои мороз
И сводит рот.
И, точно камни, капли слез
И мерзлый пот.

Я говорю мои стихи,
Я их кричу.
Деревья, голы и глухи,
Страшны чуть-чуть.

И только эхо с дальних гор
Звучит в ушах,
И полной грудью мне легко
Опять дышать.

* * *

Sam jestem, goły, bosy
I bez ognia.
W niebie wrzosy polarne
Na wieki – do dnia.

Tej bladej nocy daję
Wiersze moje.
Ona przyjmuje wszystko,
Wybacza, koi.

Oskrzela mróz rozdziera,
Tnie usta, twarz.
Kamyki lodu z potu, łez
Wyciska marsz.

Układam głośno wiersze.
W noc krzyczę je.
A wokół głuche, straszne,
Milczące pnie.

Odpowiedź śle mi echo
Z dalekich gór.
Oddycham znowu lekko,
Słów chłonąc chór.

tłum. Anastazja Tymińska

inny przekład Izabelli Migal „***[Ubogi jestem...]”
na stronie Przemoc w majestacie prawa

На обрыве

Скала кричит – вперед ни шагу,
Обрывы скользки и голы,
И дерево, как древко флага,
Зажато в кулаке скалы.

И мгла окутает колени,
Глаза завесит пеленой.
И все огни людских селений
Закроет белою стеной.

Стоять, доколе машет знамя,
Не потонувшее во мгле,
Распластанное над камнями,
Живое знамя на скале.

Na skarpie

Skała krzyczy – ani kroku dalej,
Skarpa śliska jest i naga,
Tak drzewo zacisnęła w skale,
Jak w pięści drążek flagi.

Mgła przykryje mi kolana,
Całunem zasłoni oczy.
Pójdą wszystkie pod białą ścianę
Blaski dzisiejszej nocy.

Stój, póki powiewa proporzec,
Gęsta go nie pochłonęła mgła,
Unosi się nad piaskowiec,
Jedyny żywy znak na skałach.

tłum. Izabella Migal

inny przekład Anastazji Tymińskiej pt. „Na urwisku”
w temacie Przemoc w majestacie prawaRyszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 01.05.10 o godzinie 06:52

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Gennadij Ajgi (1934-2006) – poeta rosyjski, pochodził z Czuwaszji – małej republiki leżącej nad środkową Wołgą w europejskiej części Rosji. Swoje pierwsze wiersze pisał w języku czuwaskim, dla którego podtrzymania położył znaczne zasługi, tłumacząc również poezję światową (rosyjską, francuską, węgierską i polską) na język swojego narodu. Za namową Borysa Pasternaka, który wywarł duży wpływ na jego twórczość, od lat 60-tych XX wieku zaczął pisać po rosyjsku, jednak aż do początku lat 90-tych wiersze jego ukazywały się wyłącznie za granicą. Przyjaźń z polskim poetą i tłumaczem Wiktorem Woroszylskim, którego poznał podczas studiów w Instytucie Literackim im. Maksyma Gorkiego w Moskwie, zaowocowała szerokim zainteresowaniem jego poezji wśród polskich tłumaczy. Język polski był też pierwszym językiem, w którym ukazały się przekłady jego wierszy.
Poezję Ajgiego tłumaczyli na polski m. in. Wiktor Woroszylski, Józef Waczków,
Adam Pomorski, Anatol Stern, Seweryn Pollak, Arnold Słucki, Witold Wirpsza, Artur Międzyrzecki, Barbara Sadowska, Marian Grześczak, Inga Grześczak, Joanna Pollakówna, Edward Balcerzan, Jarosław Marek Rymkiewicz, Jerzy Czech.
Poza publikacjami w prasie literackiej, m. in. w „Literaturze na Świecie”, „Świecie Literackim”, „Twórczości”, „Arce, „Odrze”, ukazały się wybory jego poezji: Noc pierwszego śniegu i inne wiersze. Wybór i red. Józef Waczków, Wiktor Woroszylski. PIW, Warszawa 1973; pole–sen–śnieg. Wybór i przekład Wiktor Woroszylski. Witrynka Literatów i Krytyków, Poznań 1980; pola–sobowtóry. Wiersze 1954-1994. Wybór i red. poetycka Józef Waczków i Wiktor Woroszylski. Wyd, a5, Poznań 1995; Zeszyt Weroniki. Wybór
i przekład Józef Waczków. Świat Literacki, Warszawa 1995; Tutaj. Eseje i wiersze. Wybór, przekład i posłowie Wiktor Woroszylski, Natalia Woroszylska. Sejny, Poznań 1995.
Poeta, zupełnie nieznany w czasach Związku Radzieckiego, uważany jest dzisiaj
za jednego z najwybitniejszych i najbardziej oryginalnych twórców poezji XX wieku. Styl jego wierszy stanowił absolutne novum nie tylko w literaturze rosyjskiej,
ale też światowej. Najwięcej było w nim inspiracji ze współczesnego malarstwa awangardowego, poezji Rilkego, Apollinaire’a i rosyjskiego futuryzmu.

Здесь

словно чащи в лесу облюбована нами
суть тайников
берегущих людей

и жизнь уходила в себя как дорога в леса
и стало казаться ее иероглифом
мне слово «здесь»

и оно означает и землю и небо
и то что в тени
и то что мы видим воочью
и то чем делиться в стихах не могу

и разгадка бессмертия
не выше разгадки
куста освещенного зимнею ночью —

белых веток над снегом
черных теней на снегу

здесь все отвечает друг другу
языком первозданно-высоким
как отвечает — всегда высоко-необязанно —
жизни сверхчисловая свободная часть
смежной неуничтожаемой части
смежной и неуничтожаемой части
здесь
на концах ветром сломанных веток
притихшего сада
не ищем мы сгустков уродливых сока
на скорбные фигуры похожих —

обнимающих распятого
в вечер несчастья

и не знаем мы слова и знака
которые были бы выше другого
здесь мы живем и прекрасны мы здесь

и здесь умолкая смущаем мы явь
но если прощание с нею сурово
то и в этом участвует жизнь —

как от себя же самой
нам неслышная весть

и от нас отодвинувшись
словно в воде отраженье куста
останется рядом она чтоб занять после нас
нам отслужившие
наши места —
чтобы пространства людей заменялись
только пространствами жизни
во все времена

1958

przekład Wiktora Woroszylskiego pt. „Tutaj”
w temacie W zamieci słowa...

Отъезд

Забудутся ссоры,
отъезды, письма.

Мы умрем, и останется
тоска людей
по еле чувствуемому следу
какой-то волны, ушедшей
из их снов, из их слуха,
из их усталости.

По следу того,
что когда-то называлось
нами.

И зачем обижаться
на жизнь, на людей, на тебя, на себя,
когда уйдем
от людей мы вместе,
одной волной,

когда не снега и не рельсы, а музыка
будет мерить пространство
между нашими
могилами.

1958

przekład Józefa Waczkowa pt. „Odjazd”
w temacie O przemijaniu...

Девочка в детстве

уходит
как светлая нитка дыханием в поле

и бело-картонная гречка
срезается лесом

птицы словно соломинки
принимают шум леса на шеи

косички ее вдоль спины наугад
словно во сне начинают село
глядя на край каланчи

и там на юру на ветру
за сердцем далеким дождя золотого
ель без ели играет
в ю без ю

1963

przekład Arnolda Słuckiego pt. „Dziewczynka w dzieciństwie”
w temacie Dziecko jest chodzącym cudem...

Ночью: вздрагивая

А. М.

Ночью, внезапно,
вижу я, вздрагивая, — между лицом и подушкой — лицо похороненного друга:
оно — как бумага оберточная (содержимое вынули):
черты — как сгибы... не вынести этих следов исковерканных!.. —
безжизненно горе само! — все — как будто из вещи — все более мертвой... —
и боль отменима — бесследно — лишь новою болью: ее неживой очередностью!.. —
существованье — как действие? — скомканья — словно рассчитанного!.. —
«всё» — как понятие? — есть — как обертка!.. — чтобы шуршать и коверкаться...

1971

przekład Wiktora Woroszylskiego pt. „Nocą: nagłym dreszczem przejęty”
w temacie Lęk

Тишина

А. Хузангаю

а что он делает в лесу?
шуршит как ветка... нет бесцельнее чем ветка
и с меньшею причиной
чем от ветра... —

не знак не действие... —

и существующее в нем
лишь то — что достоянье он
Страны-Преддверья... (далее — огонь)... —

и там
какой-то час
проявит предначертанность
конца... —

(а здешность — призрачна!.. —

и — ощущенья нет
которое
«страной» звучало)... —

он здесь — без полноты и без молчанья леса...
лишь затиханье — прошлого... и здесь его шуршанье
его последний признак... только — отзвук... —

(всё — в пустоте... безогненной... и даже —
вселенность исключая — леса)

1975

przekład Adama Pomorskiego pt. „Cisza”
w temacie Cisza w poezji

Прощаясь с Шаламовым

лишь
у голодного
(если он тверд
и свободен
в забвенья) —

есть отрешенно-спокойная
(ни для кого)
чистота!.. —

в холод
крещенский
такою —

(твердости
тверже:
основой безмолвия
самого чистого) —

словно в пустой бездыханности поля в молчаньи-стране
п р о с т о т а завершилась —

до абсолюта-иссушенности
гулко до-выдержанная:

свет — человеческий: будто последний! —

жизни для стужи-России и книги без адреса

19 января 1982

przekład Józefa Waczkowa pt. „Żegnając Szałamowa”
w temacie Poeci poetom

Ещё об одном лесе

Из этого лесочка,
наконец,
навсегда или надолго,
исчезли грибы.
Это шло постепенно,
лет тридцать.
И теперь, когда я вспоминаю,
их исчезновение, их "уход"
кажется одним-единым действием,
будто — затиханием
одного очень долгого оркестра,
одного долгого хора.

2003

przekład Edwarda Balcerzana pt. „Jeszcze o pewnym miejscu”
w temacie Chodzę lasem, zostawiam nie ślady, lecz tropy...

Снова поля перед сном

В шуме
в сиянии! —

всё чище — яснее — прозрачнее
реют — лишь эти просторы:

(будто — сквозь всё: сквозь леса — сквозь строения —
сквозь облака) —

только они: "разговаривают" — "дружат" —
"играют" — "грустят" —

"в общем" — ликуют! —

и необходимости — нет — "в подробностях"... —

словно и нам они шепчут
чтобы нам думалось ясно:

разве ("хотя бы") когда умирают — "подробности"
с собой забирают —

(уходят — чисто)

2003

przekład Edwarda Balcerzana pt. „Znów pola przed snem”
w temacie W harmonii z przyrodą


Od lewej Gennadij Ajgi i Wiktor Woroszylski

Inne wiersze Gennadija Ajgiego w tematach: Cisza w poezji, s. 2, s. 5, Ból, Kobiecy portret, Głosy i dźwięki, szepty i krzyki, Nihilzm..., Chmury i obłoki w poetyckiej
wyobraźni, Rozstania, Co się poetom śni...?, Śmierć, ”Niebo jest u stóp matki”, Szczęście, Autoportret w lustrze wiersza, Dzieciństwo, O przyjaźni w poetyckich strofach, Dom, Spacery poetów, Wspomnienia, Zima, s. 1, s. 3, O przemijaniu...,
Wiersze na różne pory dniaRyszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 30.09.12 o godzinie 20:59

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Władysław Chodasiewicz (1886 - 1939) - poeta rosyjski o polsko-żydowskim rodowodzie, jedna z najbardziej niezwykłych i tragicznych zarazem postaci w historii rosyjskiej literatury, daleki krewny Adama Mickiewicza, wnuk polskiego powstańca z powstania listopadowego 1930/31 roku. Z powodów antykomunistycznych poglądów wyemigrował w 1922 roku ze Związku Radzieckiego, wraz żoną, pisarką Niną Berberową. Mieszkał w Niemczech, Czechach, Włoszech, Anglii i Francji. Wydał tomy poezji: "Молодость" (1908), „Счастливый домик” (1914), "Путем зерна" (1920), "Тяжелая лира" (1922). "Европейская ночь" (1927). Opublikował też tomy szkiców krytycznoliterackich: "Державин. Биография" (1931)
i "О Пушкине" (1937) oraz wspomnienia pt. "Некрополь. Воспоминания" (1939). Zmarł w Paryżu, w 1939 roku, w skrajnej nędzy. Z powodu krytycznego stosunku do komunizmu twórczość jego była w Związku Radzieckim na cenzurowanym, aż do czasów pieriestrojki. Zdaniem pisarza rosyjskiego o międzynarodowej sławie, Vladmimira Nabokova, Chodasiewicz był poetą wybitnym, niesłusznie zapomnianym przez tyle lat.
Wiersze Władysława Chodasiewicza tłumaczyli na język polski: Wiktor Woroszylski, Paweł Herz i Zbigniew Dmitroca. W Polsce nie ukazał się jednak, jak dotąd, żaden odrębny zbiór jego poezji. Jak słusznie zauważył Zbigniew Dmitroca: Ironią historiijest fakt, że ten znakomity poeta i tłumacz literatury polskiej do tej pory "nie zasłużył" na skromny bodaj tomik w ojczyźnie swych przodków.

Владислав Ходасевич

Воспоминание

Здесь, у этого колодца,
Поднесла ты мне две розы.
Я боялся страсти томной -
Алых роз твоих не принял.

Я сказал: "Прости, Алина,
Мне к лицу венок из лавров
Да серебряные розы
Размышлений и мечтаний".

Больше нет Алины милой,
Пересох давно колодец,
Я ж лелею одиноко
Голубую розу - старость.

Скоро в домик мой сойдутся
Все соседи и соседки
Посмотреть, как я забылся
С белой, томной розой смерти.

19 ноября 1914

przekład Zbigniewa Dmitrocy pt. "Wspomnienie"
w temacie Wspomnienia

Путем зерна

Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.

Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.

И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.

Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет - и оживет она.

И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, -

Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.

23 декабря 1917

przekład Zbigniewa Dmitrocy pt. „Droga ziarna”
w temacie Ojczyzna

Бакх

Как волшебник, прихожу я
Сквозь весеннюю грозу.
Благосклонно приношу я
Вам азийскую лозу.

Ветку чудную привейте,
А когда настанет срок,
В чаши чистые налейте
Мой животворящий сок.

Лейте женам, пейте сами,
Лейте девам молодым.
Сам я буду между вами
С золотым жезлом моим.

Подскажу я песни хору,
В светлом буйстве закручу,
Отуманенному взору
Дивно все преображу.

И дана вам будет сила
Знать, что скрыто от очей,
И ни старость, ни могила
Не смутят моих детей,

Ни змея вас не ужалит,
Ни печаль - покуда хмель
Всех счастливцев не повалит
На зеленую постель.

Я же - прочь, походкой
В розовеющий туман,
Сколько бы ни выпил - трезвый,
Лишь самим собою пьян.

10 ноября 1921

przekład Zbigniewa Dmitrocy pt. „Bachus”
w tematach: Potrawy i napoje... i Nihilizm...

* * *

Играю в карты, пию вино
С людьми живу - и лба не хмурю.
Ведь знаю: сердце все равно
Летит в излюбленную бурю.

Лети, кораблик мой, лети,
Кренясь и не ища спасенья.
Его и нет на том пути,
Куда уносит вдохновенье.

Уж не вернуться нам назад,
Хотя в ненастье нашей ночи,
Быть может, с берега глядят
Одни, нам ведомые очи.
А нет - беды не много в том!
Забыты мы - и то не плохо.
Ведь мы и гибнем и поем
Не для девического вздоха.

4-6 февраля 1922

przekład Zbigniewa Dmitrocy „***[Gram w karty, piję wino przednie...]”
w temacie Bohema, cyganeria artystyczna

Слепой

Палкой щупая дорогу,
Бродит наугад слепой,
Осторожно ставит ногу
И бормочет сам с собой.

А на бельмах у слепого
Целый мир отображен:
Дом, лужок, забор, корова,
Клочья неба голубого -
Все, чего не видит он.

8 декабря 1922, 10 апреля 1923

przekład Zbigniewa Dmitrocy pt. „Ślepy”
w temacie Kalectwo

* * *

Пока душа в порыве юном,
Ее безгрешно обнажи,
Бесстрашно вверь болтливым струнам
Ее святые мятежи.

Будь нетерпим и ненавистен,
Провозглашая и трубя
Завоеванья новых истин,—
Они ведь новы для тебя.

Потом, когда в своем наитьи
Разочаруешься слегка,
Воспой простое чаепитье,
Пыльцу на крыльях мотылька.

Твори уверенно и стройно,
Слова послушливые гни,
И мир, обдуманный спокойно,
Благослови иль прокляни.

А под конец узнай, как чудно
Всё вдруг по-новому понять,
Как упоительно и трудно,
Привыкши к слову,— замолчать.

22 августа 1924

przekład Zbigniewa Dmitrocy "***[Pokąd młodzieńcze w niej porywy...]
w temacie Być poetą

Памятник

Во мне конец, во мне начало.
Мной совершённое так мало!
Но всё ж я прочное звено:
Мне это счастие дано.

В России новой, но великой,
Поставят идол мой двуликий
На перекрестке двух дорог,
Где время, ветер и песок...

28 января 1928

przekład Zbigniewa Dmitrocy pt. „Pomnik”
w temacie Syn - minie pismo, lecz ty spomnisz, wnuku

Inne wiersze Władysława Chodasiewicza w tematach:
O przemijaniu..., Samobójstwo w wierszach..., Bohema, cyganeria artystyczna,
Motyw ojca, Chmury i obłoki w poetyckiej wyobraźni, Wątki szekspirowskie w poezji, Zima/Nudzę się, nudzę piekielnie..., Homo automobilus..., Motyw zwierciadła, lustra
i odbicia, Blask (wysokich) okien/Poezja codzienności, Wędrówką życie jest człowiekaAnna B. edytował(a) ten post dnia 13.04.11 o godzinie 20:02

Temat: Стихи – czyli w języku Puszkina

Andrzej Bieły (Андрей Белый, właść. Борис Николаевич Бугаев, 1880-1934) – rosyjski
poeta, prozaik i krytyk literacki, czołowy przedstawiciel symbolizmu. Pochodził z rodziny inteligenckiej, jego ojciec był profesorem matematyki, studiował matematykę i fizykę na Uniwersytecie Moskiewskim, ale bardziej interesowała go modna wówczas antropozofia Rudolfa Steinera oraz literatura piękna. Dużo podróżował i mieszkał zagranicą, m. in.
w Niemczech, Francji i Szwajcarii. Wydał tomy poezji: „Золото в лазури” (Złoto w lazurze, 1904), „Пепел” (Popiół, 1909), „Урна” (Urna, 1909), „Звезда” (Gwiazda, 1922), poemat „Христос воскрес” (Chrystus zmartwychwstał, 1918), a także kilka powieści i książek krytyczno-literackich. Zmarł w Moskwie po wylewie krwi do mózgu, w wieku 54 lat.
Po polsku ukazał się wybór wierszy, poematów i prozy poetyckiej: Andrzej Bieły: Poezje. Opracował i słowem wstępnym opatrzył Seweryn Pollak. PIW, Warszawa 1975.

Тройка

Ей, помчались! Кони бойко
Бьют копытом в звонкий лед:
Разукрашенная тройка
Закружит и унесет.

Солнце, над равниной кроясь,
Зарумянится слегка.
В крупных искрах блещет пояс
Молодого ямщика.

Будет вечер: опояшет
Небо яркий багрянец.
Захохочет и запляшет
Твой валдайский бубенец.

Ляжет скатерть огневая
На холодные снега,
Загорится расписная
Золотистая дута.

Кони встанут. Ветер стихнет.
Кто там встретит на крыльце?
Чей румянец ярче вспыхнет
На обветренном лице?

Сядет в тройку. Улыбнется.
Скажет: «Здравствуй, молодец!»
И опять в полях зальется
Вольным смехом бубенец.

Июн 1904
Серебряный Колодезь

dwa przekłady tego wiersza pt. „Trojka”: Włodzimierza Słobodnika
w temacie Jak wysłowić konia czerń?...
i Mariana Piechala w temacie Poezja i malarstwo

Меланхолия

М. Я. Шику

Пустеет к утру ресторан.
Атласами своими феи
Шушукают. Ревет орган.
Тарелками гремят лакеи —

Меж кабинетами. Как тень,
Брожу в дымнотекущей сети.
Уж скоро золотистый день
Ударится об окна эти,

Пересечет перстами гарь,
На зеркале блеснет алмазом...
Там: — газовый в окне фонарь
Огнистым дозирает глазом.

Над городом встают с земли,—
Над улицами клубы гари.
Вдали — над головой — вдали
Обрывки безответных арий.

И жил, и умирал в тоске,
Рыдание не обнаружив.
Там: — отблески на потолке
Гирляндою воздушных кружев

Протянутся. И всё на миг
Зажжется желтоватым светом.
Там — в зеркале — стоит двойник;
Там вырезанным силуэтом —

Приблизится, кивает мне,
Ломает в безысходной муке
В зеркальной, в ясной глубине
Свои протянутые руки.

1904, Москва

przekład Seweryna Pollaka pt. „Melancholia”
w temacie Smutek, melancholia, nostalgia


Все забыл

Я без слов: я не могу...
Слов не надо мне.

На пустынном берегу
Я почил во сне.

Не словам - молчанью - брат
О внемли, внемли.

Мы - сияющий закат
Взвеянный с земли.

Легких воздухов крутят
Легкие моря.

Днем и сумраком объят -
Я, как ты, заря.

Это я плесну волной
Ветра в голубом.

Говорю тебе одно,
Но смеюсь - в другом.

Пью закатную печаль -
Красное вино.

Знал - забыл - забыть не жаль -
Все забыл: давно...

1906 г. Март. Москва

przekład Anny Kamieńskiej pt. „Wszystko zapomniałem”
w temacie Milczenie

Под окном

Взор убегает вдаль весной:
Лазоревые там высоты...
Но "Критики" передо мной -
Их кожаные переплеты...

Вдали - иного бытия
Звездоочитые убранства...

И, вздрогнув, вспоминаю я
Об иллюзорности пространства.

1908
Москва

przekład Bohdana Zadury pt. „Przy oknie”
w temacie Blask (wysokich) okien

Из окна вагона

Поезд плачется. В дали родные
Телеграфная тянется сеть.
Пролетают поля росяные.
Пролетаю в поля: умереть.

Пролетаю: так пусто, так голо...
Пролетают — вон там и вон здесь,
Пролетают — за селами села,
Пролетает — за весями весь;

И кабак, и погост, и ребенок,
Засыпающий там у грудей;
Там — убогие стаи избенок,
Там — убогие стаи людей.

Мать-Россия! Тебе мои песни,
О немая, суровая мать!
Здесь и глуше мне дай и безвестней
Непутевую жизнь отрыдать.

Поезд плачется. Дали родные.
Телеграфная тянется сеть —
Там — в пространства твои ледяные —
С буреломом осенним гудеть.

Август 1908
Суйда

przekład Włodzimierza Słobodnika pt. „Z okna wagonu”
w temacie Poezja kolei żelaznych

Снежная дева

Уснувший дом;
И мы – вдвоем…
И шепчешь: «Клятвы не нарушу…»

Глаза: –
Но синим, синим льдом
Глаза –
Перезеркалят душу.

Так это ты? Ужель –
Ужель?
Моя серебряная дева –

(Меня лизнувшая метель
В волнах воздушного напева), –

Виясь,
Как нежное руно,
Смеясь
И плача над поэтом,

Ты просочилась мне в окно
Снеговым, хрупким белоцветом…

Пылит сырой,
Кисейный дым:
И лилия – рука сквозная…

Укрой
Меня плащом седым,
Приемли, скатерть ледяная.

Заутра
Твой
Уснувший друг
Не тронется зеркальным телом.

Повиснет красный тусклый круг
На облаке осиротелом.

1908

przekład Jerzego Zagórskiego pt. „Panna śnieżna”
w temacie Poezja śpiewana

Бессонница

Мы -- безотчетные: безличною
Судьбой Плодим
Великие вопросы;
И -- безотличные -- привычною
Гурьбой
Прозрачно
Носимся, как дым
От папиросы.
Невзрачно
Сложимся под пологом окна,
Над Майей месячной, над брошенною брызнью, --
Всего на миг один --
-- (А ночь длинна --
Длинна!) --
Всего на миг один:
Сияющею жизнью.
Тень, тихий чернодум, выходит
Из угла,
Забродит
Мороком ответов;
Заводит --
Шорохи...
Мутительная мгла
Являет ворохи
Разбросанных предметов.

Из ниши смотрит шкаф: и там немой арап.
Тишайше строится насмешливою рожей...
Но время бросило свой безразличный крап.
Во всех различиях -- все то же, то же, то же.
И вот -- стоят они, и вот -- глядят они,
Как дозирающие очи,
Мои
Сомнением
Испорченные
Дни,
Мои
Томлением
Искорченные
Ночи...

Январь 1921
Москва, Больница

przekład Stanisława Barańczaka pt. „Bezsenność”
w temacie Noce bezsenne

Больница

Мне видишься опять —
Язвительная,— ты...
Но — не язвительна, а холодна: забыла
Из немутительной, духовной глубины
Спокойно смотришься во все, что прежде было.
Я в мороках
Томясь,
Из мороков любя,
Я — издышавшийся мне подаренным светом,
Я, удушаемый, в далекую тебя,—
Впиваюсь пристально. Ты смотришь с неприветом.
О, этот долгий
Сон:
За окнами закат.
Палата номер шесть, предметов серый ворох,
Больных бессонный стон, больничный мой халат;
И ноющая боль, и мыши юркий шорох.
Метание —
По дням,
По месяцам, годам...
Издроги холода...
Болезни, смерти, голод...
И — бьющий ужасом в тяжелой злости там
Визжащий в воздухе, дробящий кости молот...
Перемелькала
Жизнь,
Пустой, прохожий рой —
Исчезновением в небытие родное.
Исчезновение, глаза мои закрой
Рукой суровою, рукою ледяною.

Январь 1921
Москва, Больница

przekład Stanisława Barańczaka pt. „Szpital”
w temacie Szpital

Ты - тень теней...

Ты - тень теней...
Тебя не назову.
Твое лицо -
Холодное и злое...

Плыву туда - за дымку дней - зову,
За дымкой дней,- нет, не Тебя: былое,-
Которое я рву
(в который раз),
Которое,- в который
Раз восходит,-

Которое,- в который раз алмаз -
Алмаз звезды, звезды любви, низводит.

Так в листья лип,
Провиснувшие,- Свет
Дрожит, дробясь,
Как брызнувший стеклярус;

Так,- в звуколивные проливы лет
Бежит серебряным воспоминаньем: парус...

Так в молодой,
Весенний ветерок
Надуется белеющий
Барашек;

Так над водой пустилась в ветерок
Летенница растерянных букашек...

Душа, Ты - свет.
Другие - (нет и нет!) -
В стихиях лет:
Поминовенья света...

Другие - нет... Потерянный поэт,
Найди Ее, потерянную где-то.

За призраками лет -
Непризрачна межа;
На ней - душа,
Потерянная где-то...

Тебя, себя я обниму, дрожа,
В дрожаниях растерянного света.

Февраль 1922, Берлин

przekład Anny Kamieńskiej pt. „Jesteś cień cieni”
w temacie Być poetą...

Жди меня

Далекая, родная,-
Жди меня...

Далекая, родная:
Буду - я...

Твои глаза мне станут
Две звезды.

Тебе в тумане глянут -
Две звезды.

Мы в дали отстояний -
Поглядим;

И дали отстояний -
Станут: дым.

Меж нами, вспыхнувшими,-
Лепет лет...

Меж нами, вспыхнувшими,
Светит свет.

1924, Москва

przekład Stanisława Barańczaka pt. „Czekaj mnie”
w temacie Miłość

Марш

Упала завеса: и - снова
Сурово разъяты закаты -

В горбатые,
Старые
Скаты -

- И в синие
Линии
Леса.

Упорным размеренным шагом
Проходим над черным обрывом...

Блеснуло -
Бесплодным
Зигзагом: -

- Рвануло
Холодным
Порывом.

Потухли,- как в пепле,- дороги;
Засохли шершавые травы...

Распухли
Склоненные
Ноги.

Горят
Воспаленные
Веки...
Оглохли,
Ослепли -
- Навеки!

1924, Москва

przekład Marii Leśniewskiej pt. „Marsz”
w temacie Wędrówką życie jest człowieka

Inne wiersze Andrzeja Biełego w tematach: W świecie, wróżb, zaklęć i sił tajemnych, Ciało mojego ciała, Śmierć, Czym jest wolność?, Blaski i cienie małżeństwa,
Lęk, W głąb siebie..., Totalitaryzm, Miasto, Ojczyzna, Góry, poezja i myRyszard Mierzejewski edytował(a) ten post dnia 13.01.13 o godzinie 07:02